Озорник только весело смеялся, знал, что неповоротливой матери ни когда не догнать юркого сорванца. Мать всё продолжала грозить: «Отец тебя выпорет». Этой угроза он не боялся, знал, что за такие проделки ему от отца, которого звали так же, Гай Марий, не попадёт.
Когда ещё в пять лет, Гай Марий, так же залезая на дерево, сорвался, упал, и заплакал от боли, отец наказал его розгами. Не за то, что он полез на дерево, за то, что расплакался. Суровый и молчаливый Гай Марий старший объяснил, что в их роду никогда не было плакс, и что он не допустит, что бы его сын рос слабым и слезливым.
Мать, стоявшая внизу, всё не унималась: «Если ты не слезешь немедленно, я отправлю тебя обратно в Цереату2пасти коз».
Это совсем не устраивала мальчишку. Проводить время в унылой деревенской тиши ему совсем не хотелось. В Арпине было гораздо веселей, здесь он был вожаком среди местной ребятни. Мальчишки постарше пытались побить его, но Гай Марий смело бросался на них. Дело порой заканчивалось тем, что ему в кровь разбивали лицо, он не сдавался, и трогать его опасались.
Он достиг гнезда, и с удивлением обнаружил там птенцов, радостно закричал: «Мама, тут сеть орлов!».
Гай Марий с трудом открыл глаза. Над ним надоедливо звенел комар. Он всегда ненавидел жуков, пауков, скорпионов, комаров и других насекомых. Вот и сейчас этот кровосос разбудил его, прервав сон, в котором он был беззаботен и счастлив.
Гай Марий приподнялся и сел. Всё тело его ныло от усталости, на душе было тяжко, последние дни выдались тревожными.
Солнце робко выглянуло из-за горизонта, осветив верхушки чахлых деревьев, росших по берегам болотистой реки Лирис. От воды поднимался туман, медленно заполняя низину, по которой пролегало русло реки. Гай Марий снова лёг, и то ли воспоминания, то ли тяжкий сон снова овладели им.
«Вы, трусливые римские собаки, вам было мало того поражения, что мы вам нанесли, вы опять пришли сюда испытать силу оружия и отвагу города Нуманция3? Как и в прошлый раз, вы уйдёте обратно, трусливо поджав свои собачьи хвосты. Кто из вас может выйти, и сразиться со мной в честном бою? Я слышу, или мне кажется, как стучат от страха ваши гнилые зубы?», – огромный, широкоплечий кельтербериец4 стоял перед римским лагерем, вызывая на бой желающего сразиться с ним римского легионера.
Командующий легионом, наблюдавший за происходящим со стены лагеря, легат Спицион Эмилиан спросил стоявшего рядом центуриона:
– Что, у нас действительно нет желающих, сразиться с этим варваром?
– Наверняка есть. Но, они дисциплинированные воины, ждут твоего приказа.
– Ты, не хочешь с ним биться? – Спицион Эмилиан хитро взглянул на центуриона.
Тот немного замялся:
– Ну, если ты прикажешь. Хотя, вряд ли, я смогу его победить.
– Тогда чего стоишь? Передай, кто желает, пусть выйдет, защитит честь римского оружия.
Ворота лагеря распахнулись, и навстречу кельтерберийцу вышел молодой воин. На его суровом, спокойном лице не было и тени страха. Он был почти одинакового роста со своим противником, но гораздо уже в плечах. Шёл легко, словно скользил над землёй. Вооружён был так же, как и все легионеры: в левой руке держал овальный, слегка изогнутый щит скутум. В правой руке у него был короткий меч гладиус. При ходьбе тихонько позвякивала кольчуга, доходящая ему до бёдер. Шлем, с небольшим козырьком на лбу ослепительно сиял на солнце. Все приготовились к долгому смертельному поединку, но бой закончился очень быстро.
Римский воин подошёл к кельтерберу, и сказал:
– Я готов.
– А, щенок, – кельтербер засмеялся, – что во всей вашей своре не нашлось более опытного пса, что мне тут предложили сражаться с недоноском. Впрочем, ты сам выбрал свою смерть, умирать ты будешь долго и мучительно. Я выколю тебе глаза, прежде чем отрежу голову.
– Мы начнём сражаться или ты так, и будешь болтать, как баба?
– Да я тебя, – кельтербер замахнулся мечом сверху вниз, намереваясь рассечь этого наглеца пополам. Но, легионер отступил чуть в сторону, подставил щит под удар, так, что бы меч его противника слегка скользнул по нему. Затем сделал быстрый шаг вперёд и нанёс колющий удар сверху вниз в шею, перерезав сонную артерию. Струя горячей алой крови ударила из раны. Кельтербер уронил свой меч, удивлённо посмотрел на противника, через мгновение взгляд его затуманился. Он опустился на одно колено. Ему не хотелось умирать побеждённым, попытался встать, продолжить бой. Жизнь покидала его вместе с кровью, вытекавшей толчками из разрезанной артерии. Римлянин ударом ноги в лицо свалил умирающего кельтербера на землю, тот уже не поднялся. Наклонившись над поверженным врагом, победитель снял с него, в качестве трофея, золотые украшения.
Со стены