представившему нас.
Франсуаза Саган – Саре Бернар
Дорогая Сара Бернар,
Думается, я прочитала почти все биографии, все мемуары, все отклики, все литературные портреты, какие только можно раздобыть сегодня, написанные Вами или о Вас после Вашей смерти. То есть более чем за шестьдесят лет. А их было много, причем очень разной тональности, однако на основании этого я не могу не то что составить представление о Вас – таковое у меня имеется, – но вообразить путь, хотя бы немного отражающий Ваше существование.
Ваша жизнь была столь же потаенной, сколь и необузданной, и это мягко сказано – впрочем, я этим восхищаюсь, – но именно благодаря такой жизни Ваши современники говорили о Вас либо с благоговением, либо с крайней неприязнью, а значит, невыразительно.
Ну что можно извлечь из сплетен Мари Коломбье[1] или преувеличений Рейнальдо Ана[2]. Ничего. Ничего воистину человеческого, а между тем Вы представляетесь мне – теперь, когда я немного соприкоснулась с Вами, – одной из самых человечных среди знаменитых женщин (или прослывших таковыми на протяжении двадцати столетий нашей планеты). К тому же одной из самых свободных и, безусловно, самой обожаемой… Ни перед одной женщиной не преклонялись так, как перед Вами, причем столь долго, столь повсеместно, а главное – столь открыто признавая весь блеск радостного ореола славы, окружавшего Вас.
Ибо сразу же признаюсь Вам (насколько возможно признаться в комплименте), что если для своей книги я выбрала именно Вас и Вашу жизнь, то во многом – за свойственную Вам лучезарную веселость, за ту несокрушимую веселость, которую единодушно признавали и Ваши хулители, и Ваши поклонники. Точно так же меня привлекли не только Ваши достоинства или недостатки, но и сопутствовавшая Вам удача: та самая удача, которая была дарована Вам при рождении, восторжествовавшая в тридцать лет и уже не покидавшая Вас до семидесяти, вплоть до смерти. Эта удача, сумевшая уберечь Вас от, увы, неизбежных бумерангов ослепительной молодости, той ее извечной обратной стороны, каковыми являются старость, болезнь, бедность, забвение, упадок, почти всегда неотвратимо настигавшие Вам подобных – во все века и во всех странах.
Но Вас – нет! Всю жизнь – сплошные аплодисменты (и какие!). Даже за неделю до смерти – снова аплодисменты!.. Если подумать, какая безнравственность!.. Какой вызов всем пословицам! Какая пощечина любому жизненному опыту! А главное – какой восторг для тех, кому не по душе ни мысль о реванше, ни мысль о заслугах, ни мысль о наказании! Какое ликование для тех, кто верит в возможность согласия между человеческим существом и его судьбой, примирения счастья со стремлением к нему! И наконец, какое утешение для тех, кто вместе с госпожой де Сталь сто раз отмечал, что «слава – это ослепительный траур по счастью», но кого глубоко затрагивали или глубоко интересовали лишь проявления, столь редкие, обратного – исключения из этого жестокого и глупого правила, превращающие славу в простую приправу к счастью!
Вы – одно из таких исключений, одно из самых безумных, самых причудливых и, возможно, самых интересных… Не согласитесь ли Вы помочь мне доказать это?
Сара Бернар – Франсуазе Саган
Мой дорогой друг, я готова. Не то чтобы я стремилась исправить образ, который сотворили из меня Ваши современники, равно как и тот, что сохранят, возможно, Ваши дети и внуки: меня интересует мой прижизненный образ. И прошлое, и будущее я предоставляю тем беспомощным умникам, которых, похоже, XX век, как и век XIX, плодит тысячами.
Вы, безусловно, правы: я сделала все, чтобы стать знаменитой, и сделала все, чтобы таковой и остаться. Мне нравилось быть обожаемой, но не потому, что моя слава была несокрушимой, как, по Вашим словам, и моя веселость. Нет, моя веселость заключалась в другом, она опережала меня, предшествовала моей жизни.
Бывали минуты, когда я от души смеялась над своими неудачами; не знаю почему, но порой на меня нападал неудержимый смех, и катастрофы вызывали хохот! Однако это происходило невольно, а я собираюсь говорить с Вами лишь о своих решениях, о своих поступках, а не о тех внезапных и неожиданных шагах в сторону, которые каждому случается совершать, несмотря ни на что и даже вопреки самому себе. Правда, тут моя память не столь надежна, как, впрочем, и в отношении преднамеренных обманов. А потому оставим в стороне бессознательную ложь, у нас будет предостаточно умышленной.
Но довольно болтовни! Раз Вам нужна моя биография, начнем, пожалуй! Полагаю, вы читали мои «Мемуары», по крайней мере те, о моих первых годах. Как Вы их нашли? Наверное, несколько слащавыми? А между тем там я, в конечном счете, была вполне добросовестной и довольно точной. Да, да! Не улыбайтесь! Естественно, я скрыла некоторые слегка аморальные истории или, во всяком случае, избегала упоминаний о них. Ну и что? Я была девушкой в полном здравии!.. Которая к тому же вышла из монастыря после десяти лет заточения и мнимой набожности: на публике о таких раскрепощениях не рассказывают.
Нет, многого я менять не стану и, вновь начиная рассказ о моем отрочестве, боюсь