Парижское безумство, или Добиньи. Эмиль Брагинский

– купить здесь что-либо не было у нее ни малейшей возможности. Однако она попросила показать ей колье с изумрудами. Продавец спрятал ироническую улыбку, но колье показал. В этот момент в магазине возник так называемый новый русский и уперся глазами, нет, не в сербскую продавщицу, а в актрису. Та, небрежно бросив, что, мол, еще подумает, а если надумает, то завтра за колье придет, направилась к выходу. И тут новый русский преградил ей дорогу и на сносном английском языке сказал:

      – Я вас узнал, видел вашу фотографию на стенде у театра. Черт, как его название… забыл. Неважно. Главное – миллион франков за одну сегодняшнюю ночь!

      В переводе на доллары это получалось приблизительно двести тысяч.

      Актриса по-английски понимала и ответила с той же бесстыдностью. То есть размахнулась и хорошенько влепила нахалу по физиономии. Тот схватился за щеку, на которой багрово отпечатались нежные девичьи пальчики, и пропел, опять же на английском: «Ты хороший парень!» Так в Лондоне приветствуют любимых артистов. И добавил:

      – Занимались спортом?

      – Теннисом.

      – Пойдем ко мне в отель или пригласите к себе?

      – Приглашу! – Актриса нисколько себя не осуждала. Такие деньги за такой пустяк. Однако уточнила вполголоса: – Мой гонорар до, а не после!

      – Это правильно, это по-деловому! – согласился кавалер.

      Они ушли, а в магазине сделали вид, что, разумеется, ничего не заметили и ничего не услышали. Назавтра молодая актриса вновь появилась и купила колье с изумрудами. Кстати, оно стоило много дешевле, нежели двести тысяч.

      Ни магазин Картье, ни молодая актриса, ни ее щедрый ухажер прямого отношения к сюжету данной истории не имеют. Все это была лишь, как говорили раньше, присказка, а сказка впереди. И началась она с приезда в Париж господина Стропило Никодима Петровича. Приехал он не один, а с переводчиком, он же – охранник. Как известно, сегодня идут в охранники не только лингвисты. Никодим Петрович должен был ехать вместе с женой, но жена приболела, и Париж остался без нее. Никодим Петрович был образцовым семьянином. Он не только ни разу в жизни не изменил жене, но ни разу и не помышлял об этом. У Никодима Петровича был скромный бизнес. Он покупал в Узбекистане коврики, наволочки, покрывала из особо мягкого материала, цветисто и забавно расшитые, и продавал их в Москве за египетские, в Праге за тибетские или еще за какие-то. Кроме наволочек, Никодим Петрович еще прирабатывал продажей квартир в Праге и Мадриде. И на то, и на другое находились охотники. Кроме того, Никодим Петрович немножечко зарабатывал на лекарствах с острова Борнео. Словом, был он современный бизнесмен сорока двух лет, невнятной внешности и с шестиклассным образованием. Для бизнеса в России нужны ведь не образование, а мозги, связи и умение опередить конкурента, дав ему ногой пониже живота, когда он лишь задумывает подобную же операцию.

      Теперь Никодим Петрович приехал поглядеть Париж и понять, на чем тут можно поживиться. Никодим Петрович шел по знаменитой улице Риволи, он разглядывал дома, опоясанные резными чугунными балконами, думая о том, что это дикая глупость, эти балконы, ведь по ним можно запросто забраться в любую квартиру. Никодим Петрович не заметил, как улица Риволи перешла в другую, под другим названием, да и замечать ему было ни к чему, латинских букв он не знал.

      – Здесь знаменитый дворец Вогезов! – сообщил переводчик. – Желаете посмотреть?

      Никодим Петрович послушно шагнул под арку, ведущую к ансамблю Вогезов.

      И это было в его скромной жизни величайшей ошибкой.

      Никодим Петрович уселся на скамейке в сквере посреди бессмертного кольца дворцов. Они не произвели на бизнесмена ни малейшего впечатления, стоят вплотную друг к другу, тесно, все дома похожи друг на друга, как близнецы, архитектор дурак, покупатели этого не любят. Никодим Петрович перевел взгляд на конную статую, подумал, что таких статуй и в Петербурге пруд пруди, перевел взгляд на соседнюю скамейку и прежде всего засек кроссовки, подумав, что кроссовки дрянь – китайского производства, над кроссовками джинсы, нет, не фирма, подумал Никодим Петрович, поглядел еще выше, увидел легкую курточку. Был месяц октябрь, и в Париже стояла ласковая, теплая погода. Никодим Петрович небрежно поглядел повыше, обнаружил тонкий женский профиль.

      Женщина, почувствовав на себе взгляд, невольно обернулась. Теперь Никодим Петрович увидел, казалось бы, простое, но чистое, вдохновенно-нежное лицо с глубокими светлыми глазами, как Мадонна у Филиппо Липпи. Он, конечно, отродясь не слыхал о средневековом итальянском живописце Липпи. Но сердце у Никодима Петровича остановилось, и он подумал, что умер. Он стал белым, как бумага для лазерного принтера. Даже губы побелели.