Шекспир, многие из произведений которого происходят на территории Италии, никогда там не был, а его Гамлет чуть больше, чем совсем, не похож на героя древнескандинавской хроники. Портрет Эзопа, вышедший из-под кисти Веласкеса, изображает кого угодно, кроме античного грека, пусть и раба. Рихард Вагнер, создавая величественные оперы «Кольцо Нибелунгов», очень удивился бы, услышь он реальные песнопения древних германцев и скандинавов. Профессор Толкин в жизни не видел ни единого хоббита, зато охотно сознавался в любви к простой сельской жизни, трубкам и вышитым жилетам. Братья Стругацкие, описывая в «Обитаемом острове» контакт продвинутого землянина двадцать второго века с обитателями отсталой планеты Саракш, говорили, прежде всего, о том, каким должен и не должен быть человек века двадцатого. Вы никогда не задумывались о том, что все эти – и любые другие – произведения получили статус культовых и вошли в историю в том числе и потому, что были понятны и близки современникам? А как этого добиться помимо того, что желательно для начала обладать каким-никаким талантом, не говоря уж про гениальность?
Филипу Дику приписывается фраза: «Писать нужно лишь о том, что знаешь лучше других, либо о том, о чем никто, кроме тебя, не знает». А ведь мало что мы так хорошо знаем, как самих себя. И мало о чем говорим с большей охотой, чем о себе, – напрямую, или опосредованно. О своем характере, своих вкусах, своих увлечениях. Своих страхах и психологических травмах. Своих мечтах. И книги об этом же пишем. А в них антагонистами своих героев делаем в первую очередь тех, с кем сами в обычной жизни не согласны, и в возлюбленные им крайне редко подбираем тех, с кем сами бы не ужились. И убивать протагонистов – выстраданных, вымученных, насквозь родных, – не любим, даже если нас зовут Дж. Р.Р. (любой из двух). Наиболее показателен тут опыт Флобера, который сперва заявил, что «Госпожа Бовари – это я!», а потом оную госпожу в тексте собственноручно накормил мышьяком, из-за чего сам же мучился вполне реально и наяву.
Так что когда любого автора любой книги – например, Ольгу Швецову – спросят в следующий раз, есть ли у его персонажей реальные прототипы, а автор начнет заламывать руки, опускать очи долу и прочими способами смущаться, бормоча про «собирательность», знайте: тут не обошлось без изрядного лукавства. Еще как есть. У всех и у каждого, причем – один и тот же. Хоть в малейшей степени. И у положительных, и у отрицательных, и у нейтральных. Скажу больше: с моей точки зрения, быть Эммой Бовари – единственный по-настоящему верный путь для человека, который хочет что-то создать. Неважно что. В конце концов, бытует мнение, что «Джоконда» – всего лишь автопортрет великого флорентийца.
Глава 1
Жизнь заново?
Разговор с «вождем», как до сих пор именовал его Алексей, состоялся уже давно, но в память врезалось каждое слово. Может быть, потому, что это были первые за долгое время слова, которыми он обменялся с живым человеком, а не с воображаемым собеседником? С собеседницей… Ни с кем больше не хотелось говорить даже мысленно.
Его выдал не выстрел – глушитель помогал не обнаруживать себя, – дым костра. Ветки из-под снега горели плохо, но есть сырое мясо казалось недостойным цивилизованного человека, все-таки, при своем довольно варварском внешнем облике, Алексей до подобного еще не опустился. Он затылком почувствовал угрозу, обернулся и увидел наконечник стрелы прямо перед собой. Как Станислав узнал его тогда в столь грязном и заросшем оборванце, до сих пор осталось загадкой. Видно, «вождь» обладал прекрасной зрительной памятью. Да, скорее всего, иначе в лесу не сориентироваться. Сам Алексей заблудился в нем мгновенно, но не беспокоился, потому что ему было все равно, куда идти.
– Я знаю тебя.
– А я тебя – нет.
– Ты один из них. Из бункера.
– Теперь нет. Но я могу стать одним из вас.
– Ты никогда не станешь одним из нас… Но ты можешь остаться с нами.
Он сразу догадался, кого встретил, только не знал и не помнил ни лица, ни имени. Подстреленного крола доедали уже вдвоем не торопясь, после чего Станислав подтвердил свое приглашение.
Алексей смотрел снизу вверх на лопасти ветряка. Теперь хорошо бы установить и второй – немного подальше. И если сделать его нижнюю платформу вращающейся, эффективность будет больше. Тут, между деревьями, направление ветра более или менее однозначно, а там подальше, на воде, нужно уже что-то придумывать. И опоры ставить будет не так просто…
– Дядя Лёша, а я лампочку сам вкрутил!
Ваня ходил хвостиком за Алексеем. Жаль, с его отцом до примирения было очень далеко. Калина не простил смерти товарища, даже согласившись, что сам пристрелил бы любого, если б его жене что-то угрожало, если бы это его Даша стояла за спиной. Каким ни был Юрок-Талибан, он оставался здесь своим, даже если имя вычеркнуто из списков живых. И Семен не мог понять, почему Станислав и сам делал вид, что всё забыто, и других заставил своим правом вождя. Хотя сыну не запрещал новую забаву – дядю Лёшу. Сам Алексей предпочитал общество Ивушки, она напоминала о Лене… Найти подход