– А где Лютый? – неосторожно поинтересовался кто-то из тех, что не принимали участия в погоне.
– Там же, где и Татарчук… – не сдерживаясь, рявкнул на него атаман. – Учишь вас, дурней, учишь – да все без толку! Говорил же: держаться вместе! Нет – послышалось ему что-то, решил взглянуть. Даже не предупредил. А шел позади всех. Пока услышали хрип, пока прибежали на место, Лютый уже и ногами не сучил. И это не зверь напал. Свернул казаку голову, как куренку. А когда от того места дальше по следам прошли – то и Татарчук нашелся. И тоже – мордой к спине. Не знаю, кто это – но силой его черти не обошли. Чтоб ему на том свете в казане кипеть!
– Он что, один там? – судя по голосу, спросил Хрипун.
– Не знаю… – атаман слегка успокоился и отвечал уже без лишней злости, более рассудительно. – Может, и несколько. Но пока мы видели следы только одного человека. Убейволк подтвердит.
Упомянутый им следопыт, одетый в безрукавку из волчьего меха на голое тело, лишь кивнул.
– И что? – Хрипун вопросительно развел руками, потом выразительно схватился за саблю. – Мы простим этому куску дерьма жизни двух наших товарищей? Утремся и поплывем дальше? Будто ничего не произошло? Радуясь, что прибыток делить будем на пару частей меньше? Так?
Одноглазый атаман шагнул к чересчур говорливому разбойнику, сграбастал за грудки, подтянул к себе и, заглядывая в лицо, прорычал:
– Что-то ты слишком громко каркаешь! Не забыл, кто из нас Ворон?! Или хочешь не только охрипнуть, но и замолчать навек?
Однако разбойник не испугался.
– Ворон здесь один – наш атаман! Но если атаману наплевать на своих товарищей… То как бы ему одному летать не пришлось.
– Угрожаешь?! – окончательно свирепея, взревел одноглазый. – Ты?! Мне?! Да я…
– Уменьшишь ватагу еще на одного? – неожиданно вступился за хрипуна Пешта. – Что с тобой, атаман? Если б я не знал тебя столько лет, подумал бы, что ты… испугался.
Ворон тут же забыл о Хрипуне, схватился за саблю и прыгнул ко второму разбойнику. Но, видимо, к этому времени здравый рассудок сумел победить ярость, и атаман лишь толкнул Пешту плечом. Но так, что тот плюхнулся на задницу.
– Я тоже не первый год тебя знаю, – проворчал почти дружелюбно. – Поэтому – живи пока. Но если еще хоть раз откроешь пасть…
Атаман не закончил. Вместо этого посмотрел на алые, будто обильно политые кровью, заросли вишняка, вытер ладонью потный лоб и продолжил:
– Черт! Если б я сам, своей рукой, не всадил в него пулю…
– О ком ты все время толкуешь, Ворон? – стоящий прямо надо мною кормчий тоже присоединился к разговору. – Мы его знаем?
Я молчал, но слушал в оба уха, еще и рот раззявив. Кто бы ни зачищал банду речных пиратов, для меня он уже был лучшим другом. Жаль, помочь не могу. Во всяком случае, сейчас. А там, как говорил слепой старик на смертном одре: «Поживем – увидим».
Глупая шутка. Тьфу три раза… Это всё от нервов. Понос мыслей.
– О побратиме своем, чтоб его черти в аду мордовали, – ответил Типуну атаман. – О ком же еще?
– Этого не может быть! – хлопнул по фальшборту кормчий. – Мы же все видели, как ты стрелял, а он упал в реку. Без притворства. Замертво… Забудь.
– Плохо ты его знаешь, – не дал разубедить себя Ворон. – Это такая шельма, что и из ада выбраться может. Черт! Поторопился. Надо было ближе подпустить, да в упор садануть. А еще лучше – голову отрубить, колом проткнуть, а после – тело сжечь и пепел развеять. Ну, ничего. Даст бог, встретимся и в третий раз. И тогда я уже не оплошаю.
«Ого! Атаман пиратский никак про оборотня говорит? Тогда я поторопился его себе в друзья записывать. Нафиг, нафиг… С такими друзьями и врагов не надо. Это только в дамских книгах да девичьих грезах благородные кровососы водятся. Возвышенные и душевно мечущиеся… или метающиеся?»
Ворон тем временем принял окончательное решение. Повернулся в сторону зарослей, приложил ладони рупором и крикнул:
– Василий! Это ты, сучий выродок?! Отзовись, паскуда!
Какое-то время вишневая роща молчала, а после откуда-то из глубины зарослей долетел ответ:
– Я… Иуда… я… Молись… На этот раз живым не уйдешь… Будет и у чертей праздник!
Голос звучал так, словно прямо по земле стелился. Шипя и извиваясь, как гадюка. А если учесть, что на берегу к этому времени уже изрядно потемнело, а солнце подсвечивало вишняк, превращая его в один кровавый разлив, то неудивительно, что разбойники непроизвольно попятились к реке. Некоторые даже в воду забрели. Поскольку многие верили, что нечисть не может переходить через бегущую воду. При этом наперебой осеняя себя крестным знамением. Прям монашеский орден или группа паломников, а не разбойничья ватага.
– Свят, свят, свят… – забормотал и кормчий. – Пресвятая Богородица,