Меня зовут Ноа Пи Синглтон. Мне тридцать пять лет, и я нахожусь в женской тюрьме штата Пенсильвания. Мой идентификационный номер 10271978. Я – единственная дочь «Мисс тинэйджер Калифорнии» 1970 года и случайного донора спермы, которого моя мать, как утверждает, даже по имени не помнит. Я была второй ученицей в старших классах, где занималась легкой атлетикой и писала для школьной газеты. Я вела собственное расследование насыщенного наркотрафика в студенческом кампусе. Я изучала биохимию и технологию в Университете Пенсильвании и подрабатывала старшей официанткой в ресторане и на роллердроме, была внештатным преподавателем, репетитором по математике, ассистентом в научно-исследовательской лаборатории. Я с некоторым преувеличением могу сказать, что помню, как начала ходить. У меня был один серьезный бойфренд. Процесс, в результате которого я пишу эти строки, длился всего пять дней, хотя присяжные совещались еще четыре дня. Понадобилось всего несколько человек из пула присяжных, чтобы выбрать тех двенадцать, которые приговорили меня к смерти через пять кратких месяцев после суда. Их имена впечатались в мою память так же, как запах моей бабушки (нафталин и очиститель для ювелирных изделий), привычка моего первого бойфренда выкуривать сигарету сразу же после полового акта и ощущение выпуклости латинских букв на моем университетском дипломе под подушечкой большого пальца.
Увы, в заключении моя память начинает тускнеть. События путаются на полках лет, и я не всегда уверена, что расставляю их в должном порядке. Я знаю, что одиночество и отсутствие контакта с людьми – очевидные виновники угасания моей памяти, так что было бы неплохо порой разговаривать хотя бы с другими заключенными. Нас, таких, слишком мало.
Когда я прибыла сюда, во всех Соединенных Штатах нас, женщин, приговоренных к смертной казни, было пятьдесят и одна. Убрать одну – и можно устраивать национальный конкурс красоты, или, если считать Пуэрто-Рико и Гуам, – прибавить еще двоих. Теперь нас пятьдесят восемь. И конечно, половина из этих пятидесяти с хвостиком женщин утверждают, что невиновны. Они всегда пытаются свалить свою вину на кого-то другого. Призрачного врага, который их подставил, призрачный анализ ДНК, который каким-то образом испарился из папки с уликами, призрачного сообщника, чей отягченный манией величия разум стоит за всей операцией. Но реальность в том, что значение имеет лишь один из фантомов. Штат Пенсильвания – хозяйка самого большого дома с привидениями в стране. Она принимает нас с конвейера правосудия и пакует в камеры смертников, словно мы всего лишь китайские болванчики, обреченные сидеть в одиночных камерах, качая головой туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда целую чертову вечность, не позволяя прерваться этому тошнотворному, выворачивающему душу движению. Смертный приговор словно высасывает равновесие из наших мозгов, срывает нас с вестибулярных якорей, и теперь все вокруг нас, куда ни плюнь, колеблется.
Я вижу перед собой пять серебряных полос – тремя футами дальше расстояния вытянутой руки. Они двоятся у меня в глазах, превращаясь в десять витков спирали, тюремную робу, нотный стан. Я раскрываю руку, чтобы посмотреть на пересечение линий жизни у себя на ладони, и они превращаются в неизвестные улицы на карте города. Города, который я уже едва узнаю. Внешние покровы моей сухой руки сползают, подобно гофрированной бумаге, перед моими глазами. Пять моих трясущихся пальцев становятся десятью, двадцатью, иногда сорока… Эта расплывчатость не кончается, что бы с нами ни делали, сколько бы апелляций ни подавали наши адвокаты (или ни утешали нас этой ложью), сколько бы посетителей к нам ни приходили, сколько бы журналистов или телевизионщиков ни пытались выжать профит из наших жизненных историй. Пенсильвания редко убивает нас, словно бы подражая моей суверенной Калифорнии в ее постоянной одуряющей посредственности. Мы просто сидим здесь, пока не умираем от естественных причин: старости, прячущейся под личиной различных вариантов рака – рака молочной железы или рака яичников, – люпус-нефрита, цирроза, гастрита, диабета, самоубийства…
Итак, я нахожусь здесь, дабы с бесполезной отвагой обличить пороки моего прошлого. Я знаю, что я это сделала. Штат знает, что я это сделала, хотя почему я это сделала – всем всегда было наплевать. Даже мои адвокаты знали, что я это сделала, с того самого момента, как я опустошила свой банк звонкой монеты из глиняной свиньи-копилки, чтобы оплатить их счета. Я была в здравом уме и трезвой памяти и «накачалась» всего лишь чашкой чая «Лемон Зингер» без кофеина, когда нажимала на спусковой крючок. После приговора я никогда этого и не отрицала.
Шесть месяцев до дня «Х»
Глава 1
Все