Мужчина сидел на каменной скамье, укрытой тканым полотном, и не оторвался от чтения, даже когда Фархи обозначила свое присутствие выразительным покашливанием. Хоть в последнем не было необходимости – он, без сомнения, слышал каждый ее шаг.
– Мне нужно разрешение, Маларис, – она без обиняков озвучила причину визита.
Он даже головы не поднял. Мягкая ткань хитона струилась по его скульптурным мускулам, подчеркнутым годами тончайших ухищрений хирургантов, волосы ниспадали на плечи чуть наметившимися завитками цвета чистого золота.
– Я могу найти его, – добавила Фархи.
Она давно сбилась со счета, сколько раз за последние дни повторила это обещание: «Могу найти…» Большинство людей, к кому обращалась Фархи, отвечали ей лишь снисходительной усмешкой, иногда приправленной жалостью. Некоторые смотрели сочувствующе, как на увечного ребенка, которому сохранили жизнь из глубокого сострадания, но с тех пор он только то и делает, что доставляет хлопоты.
– Твое стремление похвально, но ты слишком слаба, чтобы одолеть его.
Слова прозвучали безапелляционным приговором.
– Я смогу! – настаивала она. И в стремлении показать рвение вложила в слова слишком много остервенения и ярости.
Мужчина поднял на нее взгляд. На его идеальном лице проступил налет гнева. Кому-то другому этот взгляд не сулил бы ничего хорошего – только скорую и, если повезет, безболезненную смерть. Но Фархи бессовестно пользовалась своим положением. В конце концов, он сам дал ей право на подобную дерзость.
– Ты знаешь, что испытываешь мое терпение? – осведомился он.
Как будто это не написано у нее на лбу!
Фархи подошла ближе, хоть почти физически ощущала исходящую от него неприязнь. Всего-то пара шагов, но сколь непросто они дались, будто пудовые колодки волочешь на себе. Сжав зубы, она напомнила себе, что они – одна кровь. Он должен не только выслушать ее, но и услышать!
– Еще один шаг, и я велю просверлить в твоей бестолковой башке дырку, а после лично запущу туда трупоедов. Как думаешь, что они сожрут в первую очередь – твою дерзость или глупость?
– Прошу! – Она упала на колени, склонила голову, нарочито обнажив шею. Глупо верить, что беззащитная покорность смягчит его решение, но она была готова на все. Иначе для чего тогда жить? Для того лишь, чтобы носить клеймо неудачницы? – Ты знаешь, что никто лучше меня не знает его повадок и никому, кроме меня, не известно о нем столь много. Мы шесть месяцев делили утробу Единой матери, мы были одним целым до того, как Предтечам было угодно разделить нас.
– И то было их самое верное решение, – отрешенно прокомментировал отец.
Фархи молча проглотила очередную порцию унижения. Сколько бы она ни убеждала себя, что заслужила подобное отношение, но смириться с ним окончательно так и не смогла. Она виновата лишь в том, что вовремя не прирезала мерзавца, который по злой воле Предтеч стал ее братом. В глубине души она всегда подозревала в нем гниль, чувствовала исходивший от брата смрад предательства.
Резким движением отец схватил ее за подбородок, сильно сжал пальцы, заставил смотреть себе в глаза. Фархи очень хотелось зажмуриться, но не от боли, а оттого, насколько пронзительным был его взгляд. Его идеально сконструированные глаза цвета неба в ясный день, казалось, видят ее насквозь. В некотором роде так это и было – лучшие мастера-генетики трудились над глазами одного из Маларисов без малого тридцать лет, прежде чем получили первый опытный образец приемлемого качества. Вдвое больше времени ушло на то, чтобы довести образец до совершенства. Сейчас в глазах отца плескалось нечто гораздо большее, чем воплощенный образчик человеческого гения, они проникали в самое нутро, туда, где покоились самые сокровенные тайны и пороки. Даже те, о которых Фархи давным-давно позабыла.
– Ты – всего лишь выбраковка, Фархи. Мусор на бриллианте, скол, который был необходим лишь для того, чтобы уберечь заключенную в нем истинную ценность. Предтечи умнее нас, потому семя дало два ростка. Один крепкий и сильный, другой – губка, которая впитала худшее и бесполезное. Я думал, моей не слишком умной дочери хватит ума быть благодарной за эту участь.
Фархи стоило больших трудов побороть в себе желание выцарапать его идеальные глаза и воочию убедиться, есть ли за ними хоть что-то от живого человека.
– Твоя ценность сбежала, – огрызнулась она. Злость всегда глушила в ней разум, но сегодня Фархи было особенно приятно спустить ее с поводка. Что еще они могут с ней сделать? Убить? Как будто она когда-то боялась смерти. – И я не слышала, чтобы ищейкам удалось вынюхать след.
Маларис наотмашь саданул ее по лицу. Сила удара легко опрокинула Фархи на спину.
Он неторопливо вложил закладку между страницами, закрыл книгу и изящным