Раскол в радикальной журналистике шестидесятых годов. Аким Волынский

о прочувствованного. То, что было выражением свежего настроения и оригинальной мысли у Добролюбова, то, что составляло предмет пылкого и почти вдохновенного убеждения у Чернышевского, у Антоновича превратилось во что-то тяжеловесно бездушное, способное только раздражать, но не волновать умы. Мало-помалу журнал лишался своих настоящих руководителей. У «Современника» не было более ни философа, ни критика. Антонович расширял свою известность только благодаря своим скандальным промахам, благодаря своей бесцельной развязности в выборе тем, совершенно неподходящих для его литературных способностей, но вызывающих на ответ людей с настоящим талантом. С фатальным постоянством он делал себя жертвою чужого остроумия и меткости и, желая подставить ногу другим, сам летел к ним под ноги. Люди разнородных направлений уверенно переступали через него и шли своим путем, к своей определенной дели.

      Одним из любопытнейших промахов Антоновича надо признать статью его об «Отцах и детях» Тургенева, относящуюся еще к 1862 году. Только-что неудачно сразившись с Юркевичем на философской почве, Антонович задумал дать реванш Тургеневу за его открытый разрыв с «Современником», разрыв, поощряемый Герценом, который, наблюдая издали за деятельностью Чернышевского и его ближайших сотрудников, никогда вполне им не сочувствовал, а некоторых из них не уважал, как людей[2]. Антонович разделывается с романом Тургенева в статье, носящей название «Асмодей нашего времени». По мнению нового критика «Современника», весь роман Тургенева представляет собою плохой, поверхностный морально-философский трактат, который, не удовлетворяя ума, тем самым производит неприятное впечатление и на наше чувство. «Негде укрыться от удушливого зноя странных рассуждений и хоть на минуту освободиться от неприятного, раздражающего впечатления, производимого общим ходом изображаемых действий и сцен», восклицает Антонович. В новом романе Тургенева нет никакого психологического анализа, и за исключением одной старушки, нет ни одного живого лица, ни одной живой души. Все личности в нем – это идеи и взгляды, наряженные в конкретную форму. К главному герою романа Тургенев питает какую-то личную ненависть. Он мстит ему на каждом шагу и мстительность Тургенева доходит до смешного, «имеет вид школьных щипков, обнаруживаясь в мелочах и пустяках». Антоновичу кажется, что Тургенев хотел изобразить в Базарове «демоническую или байроническую натуру, что-то в роде Гамлета», но, не справившись со своей задачей, романист придал своему герою черты, «по которым эта натура кажется самою дюжинною, по крайней мере весьма далекою от демонизма». Базаров в художественном изображении Тургенева не живая личность, а карикатура, «чудовище с крошечной головкой и гигантским ртом, с маленьким лицом и пребольшущим носом, и притом карикатура самая злостная». Вообще, заключает Антонович, в художественном отношении «Отцы и дети» совершенно неудовлетворительное произведение. В нем нет общей нити, общего действия, в нем «все какие-то отдельные рапсодии». Дав эту блестящую оценку одному из самых замечательных произведений русского искусства, произведению, составившему, можно сказать, целую эпоху в истории умственной культуры России и написанному с поразительною энергиею художественных красок, Антонович переходит к главной обвинительной части своей статьи, в которой доказывается, что Тургенев, своим романом, изменил делу русского прогресса. «Отцы и дети», говорит он, написаны с тенденциями, с резко очерченными теоретическими целями. В них слишком явно выступает сам автор, его симпатии, его «личная желчь» и раздражение. На всем протяжении романа вы нигде не встретите ни искры сочувствия к детям, к молодому поколению. Стараясь набросить невыгодную тень на Базарова, Тургенев слишком погорячился, «перепустил» и стал выдумывать разные небылицы. Для Антоновича ясно, что критика, видевшая в Тургеневе прогрессиста, просто ошибалась в объяснении его прежних произведений, внося в них свои собственные мысли и понятия, не свойственные их автору. Тургенев направил стрелы своего таланта, против того, чего он в сущности не понял. Он слышал разнообразные голоса, наблюдал оживленные споры, но в своем романе он умел коснуться только верхушек тех явлений, которые совершаются в современном русском обществе. Это произведение слабое во всех отношениях. Обозрев его с разных сторон, Антонович приходит к следующему решительному выводу: вот художество, которое действительно заслуживает, если не отрицания, то порицания, коль искусство, не стоящее никакого сочувствия. По силе таланта, по значительности содержания, «Отцы и дети» ничем не отличаются от романа Аскоченского Асмодей нашего времени. «Говорим совершенно искренно и серьезно и просим читателя не принимать наши слова в смысле того, часто употребляемого приема, расписывается Антонович, посредством которого многие, желая унизить какое-нибудь направление или мысль, уподобляют их направлению и мыслям Аскоченскаго»[3]. Антонович читал Асмодея в то время, когда Аскоченский еще ничем не заявил себя в литературе и когда «Домашней Беседы» еще не существовало, и читал его с полным беспристрастием, без всяких задних мыслей. И вот теперь впечатление, произведенное на него «Отцами и детьми», поразило его чем-то давно пережитым, сам Базаров представился ему знакомою фигурою. «Отцы и дети» – это, одним словом, новый «Асмодей» шестидесятых