А сегодня словно кто-то сдернул белесое покрывало: гигантский купол небесного шатра налился синевой, вознесся в неведомую высь. Сопки покрылись нежной зеленью, почти на глазах превращающейся в пышное разнотравье. Теплый ветер с гор нес сладкий запах близкого лета. Наступала та краткая пора, когда тепло еще не перешло в летний изнуряющий зной с тучей жужжащей над всякой живой тварью мошки, но зимние холода уже отошли в область воспоминаний.
По долине, сжатой с двух сторон горными хребтами, по извивающейся, подобно змее, между сопок тропе-дороге двигался небольшой отряд. Десятка два всадников, да телеги со скарбом, не торопясь продвигались к ведомой им цели. Люди и животные наслаждались долгожданным теплом, солнцем, добрым духом весеннего дня. В голове каравана, сразу за дозором, опережавшим отряд саженей на полста, ехали двое.
Чуть впереди – высокий и жилистый старик с лицом, покрытым морщинами, точно кора столетнего дерева. Он явно устал от долгого пути, часто вздыхал, порой вытирал со лба набегавший пот. Впрочем, его глаза, выцветшие, как ткань от многолетней носки, смотрели зорко и внимательно, цепляя всякую мелочь вокруг. На поясе у старика висела сабля с золоченым эфесом, в металлических ножнах со вставками из самоцветных камней. Богатая одежда из дорогой ткани, отороченный соболем кафтан с золотой нитью по краям показывали, что едет не простой человек – может быть, боярин или воевода; на худой конец, лихой и удачливый атаман, коими богаты были сибирские земли. Его спутник, одетый не менее богато, был много моложе. Хотя тоже не мальчик – муж с опытом и разумением. Временами отвлекаясь, чтобы подогнать отставших всадников и обоз, он внимательно выслушивал старшего товарища. Сходство между ними свидетельствовало, что едут отец с сыном. Прочие всадники были одеты проще, хотя и небедно. Да и оружия с ними было много больше.
– Вот что, Андрей, – говорил старик сыну. – Как доберемся, даст Бог, до места, нужно сразу казну проверить, списки казаков, запасы пороха. Нет ли у казны долга перед казаками… У людей узнать надобно, часто ли мунгалы досаждают, ведь в прежние годы житья не давали…
– Обязательно узнаю, батюшка, – почтительно отвечал сын. Он уже не первый год был на государевой службе. Не хуже отца знал, с чего начать, как управлять. Но в семье власть главы была абсолютной, а его слава – непререкаемой. Да и не только в семье.
Имя Афанасия Ивановича Бейтона, окруженное былями и небылицами, уже не один десяток лет носилось по сибирским просторам. О «лихом немце», об «албазинском сидельце» слагали песни, а в киргизских юртах и стойбищах других немирных иноверцев им пугали детей.
Только все это было раньше. Раньше старый Бейтон, тогда еще совсем не старый, мог сутками скакать на коне, часами выдерживать бой. Вместе с солдатами или казаками он строил укрепления. Превозмогал голод и цингу. «Милостивым государевым словом», а порой и пушечной пальбой укрощал бунтовщиков…
Да. Было время-времечко, только минуло. Теперь уже вот-вот на восьмой десяток перевалит. Быстро-то как… Вроде бы совсем недавно держал на руках своего завернутого в куль первенца, Андрейку. А вот смотри ж ты – уже муж зрелый, государевым указом назначен к нему в товарищи…
Бейтон направлялся к новому месту службы, в Удинский острог, приказчиком и казачьим головой. Не сложилась его служба в Иркутске. И с воеводой Савеловым не сошелся, и с восставшими против него казаками не нашел общего языка.
Может, и ладно, что так, думал Бейтон. Зато теперь сам себе хозяин – только перед государем ответ держать. А государь тот далеко. Считай, на себя одного и можешь надеяться. Да на Андрея еще. Эх, не лезть бы уж с советами к нему каждый раз. А ведь не удержишься, так и тянет! Да и не для того, чтоб не забывался малец, – помочь ему хочется, подсобить. А силы-то уже не те, к закату жизнь идет. Считай, уже совсем закатилась. Краешек остался. А там… Может, там и Аринушку опять встречу…
Жену старик схоронил много лет назад. Еще в Москве. Сам тогда не старый был. Только жениться второй раз не стал. Прожил остаток жизни вдовцом. Сам детей поднимал, четырех сыновей: погодков Андрея, Якова, Ивана да младшего Федора. Все уже взрослые. Государевы слуги. Кто в казачьих сотниках, а кто уже и в головах. Только младшенький сынок пошел по толмаческому делу, дьячьему промыслу. Мирный он, не в батюшку. Еще второй, Яков, любит ученость (хотя и шашкой махать тоже обучен: в Сибири без этого и люди уважать не будут, и от врага не оборонишься). Вот Андрей – совсем в него. Да в материн род. Тоже не мирный. Бутурлины.
…Прожил жизнь. А зачем прожил? Кто ж его знает… Жил, как Господь вел. Любил, как