Дом в Ширазе. Агата Кристи

нка-миссионерша, полная рвения и довольная своей судьбой, и мужчина, служащий нефтяной компании, представились своему попутчику еще до отлета самолета, а он ответил: «Я турист, еду в Тегеран, Исфахан и Шираз». Эти названия нравились ему, и он повторял их, чтобы снова и снова услышать их звучание. Потом сквозь иллюминатор стал созерцать пустыню, развернувшуюся под ними, и наслаждался тайной.

      Самолет приземлился в Керманшахе для таможенного досмотра. Один из чемоданов Паркера Пайна открыли и извлекли оттуда маленькую картонную коробочку, которую с беспокойством осмотрели. Туриста допросили, но, так как он не понимал персидского языка, разговор не получился.

      Подошел пилот, красивый немец, блондин с голубыми глазами и загорелым лицом.

      – Что вы хотите? – любезно спросил он.

      Паркер Пайн, безуспешно пытавшийся объясниться с таможенниками жестами, радостно повернулся к нему:

      – Это порошок от насекомых! Можете вы им объяснить?

      Пилот удивился и опять спросил:

      – Что вы хотите?

      Паркер перевел свою просьбу на немецкий. Летчик улыбнулся и повторил его объяснение по-персидски. Чиновники облегченно вздохнули. Их темные лица осветились улыбками, один даже засмеялся.

      Трое путешественников снова заняли свои места и поднялись в воздух. Самолет спикировал над Хамаданом, чтобы сбросить почту, не приземляясь. Паркер Пайн пытался разглядеть скалу Бегистан, романтический город, где Дарий радовался величине своей империи, говорящей на трех языках – вавилонском, индийском и персидском.

      В час дня прибыли в Тегеран. Новые формальности. Летчик-немец подошел и с улыбкой слушал, как его английский пассажир невпопад отвечает на вопросы, смысла которых не понимает.

      – Что я сказал? – спросил Паркер Пайн пилота.

      – Что вашего отца звали Турист, что ваша профессия Чарльз, имя вашей матери – Багдад и приехали вы из Гарриэт!

      – Это повлечет за собой какие-то нежелательные последствия?

      – Ничуть, важно, что вы отвечали, больше им ничего и не надо.

      Тегеран детектива разочаровал: он нашел его слишком современным. И сказал об этом Шлейгелю, летчику, которого встретил на следующий вечер у входа в отель, пригласив его пообедать. Пилот согласился.

      Официант засуетился, принял заказ и тут же стал подавать.

      Когда принесли десерт, немец спросил:

      – Значит, едете в Шираз?

      – Да, лечу самолетом. А затем вернусь в Тегеран по пути в Исфахан. Завтра вы повезете меня в Шираз?

      – Нет. Я возвращаюсь в Багдад.

      – Вы давно здесь?

      – Три года, с тех пор как стала функционировать наша служба. Пока что у нас не было ни одного несчастного случая… Чур, чур меня!..

      И он дотронулся до деревянного стола.

      Подали кофе, и оба мужчины закурили.

      – Моими первыми пассажирами были две англичанки, – задумчиво говорил Шлейгель. – Одна была из очень хорошей семьи, дочь какого-то вашего министра. Так, кажется, вы их называете? Ах да, леди Эстер Карр! Она была очень красива, но сумасшедшая.

      – Сумасшедшая?

      – Совершенно! Ну посудите сами! Живет в большом местном доме в Ширазе, одевается по-восточному и не желает видеть европейцев! Разве это жизнь для девушки из знатного рода?

      – Встречаются такие, – ответил Паркер Пайн, – ну, скажем, леди Хистор Стенхоп.

      – Но Эстер Карр определенно сумасшедшая! – перебил летчик. – Сразу видно по ее глазам. Во время войны у командира моей субмарины был такой же взгляд. Теперь он в доме умалишенных.

      Паркер Пайн задумался. Он вспомнил лорда Митчелдейвера, отца леди Эстер Карр, под началом которого он служил, когда этот политик, блондин со смеющимися голубыми глазами, был государственным секретарем. Он хорошо запомнил леди Митчелдейвер, известную голландскую красавицу с черными волосами и голубыми глазами. Оба, судя по всему, были нормальны, но в роду Карров были случаи помешательства и время от времени повторялись у потомков.

      Однако детектив был удивлен, что Шлейгель заговорил об этом.

      – А другая из ваших первых пассажиров тоже англичанка? – спросил он.

      – О, она… она умерла.

      Паркера Пайна поразила грустная интонация молодого летчика.