Последние минуты Жоржа Роденбаха. Анна Роденбах

я проникнуты той атмосферой, где уже чувствуется подернутая солью печаль моря, спокойной реки, находящейся под влиянием морского прилива и отлива, и всей той северной меланхолии, которую этот город, брат Брюгге, заключает в себе. О, Гент! Там зеленоватая Шельда, каналы, колокольный звон, фонари, ясно прорезывающие туман городских пейзажей! Там будет стоять задумчивая и таинственная фигура, принадлежащая резцу скульптора Минна.

      Но моя мысль останавливается, когда я вспоминаю о нем, на маленьком домике в Париже, на бульваре Бертье, где он провел последний год своей жизни. Он очень любил его, так как люди странным образом и неизвестно почему любят то место, где им суждено умереть. Он часто повторял: «Новые жилища полны тревоги и видений, они заставляют вспоминать следующие слова Альфонса Доде: „Когда я вхожу в новое жилище, я вижу сейчас же место, где будет стоять мой гроб“».

      В этом домике мы были опечалены смертью этого писателя. Позднее одна за другой пришли вести о смерти Пюви де Шаванна и Малларме.

      «Все наши друзья, – говорил он, – все наши уходят: право, смерть приближается к нам»…

      И наши взоры избегали друг друга. Он мало говорил о своей скорби, но можно было угадывать ее, так как он подолгу молчал в сумерки. Его слишком утонченная натура, казалось, прислушивалась к невидимым предуведомлениям из того мира, которые, не имея возможности примениться к нашим человеческим выражениям, потрясали стенки его души. Желая объяснить тревожную обстановку, я думала:

      «Павлины на обоях дразнят нас бесчисленными взглядами своих пестрых перьев; в них есть гордость, которая призы вает покоряться разлуке».