жить не долго. Роберт Фредриксон, доктор, который вот уже двадцать четыре года следил за моим
здоровьем, последнее время на вопросы о том, сколько мне осталось, лишь прятал глаза и поджимал губы.
Я всегда умел читать между строк, поэтому его невнятное бормотание о здоровом образе жизни просто
раздражало, и я каждый раз добродушно посылал его к черту.
Вот и сегодня утром он, как всегда проведя привычный осмотр, сослался на дела в Бостоне и
поспешно уехал, оставив меня в мрачном расположении духа.
Я закрыл глаза и полной грудью вдохнул соленый воздух. «Как жаль, что это не кубинская сигара», —
невольно пронеслось в голове. Я не курил уже четыре года. Но искренне верил, что буду курить снова… или
не буду. Уж как распорядится госпожа Фортуна, с которой прежде я неплохо ладил. В любом случае выбор
был невелик – либо смерть от ножа хирурга, либо естественная смерть, и, возможно, уже в ближайшие
дни.
– Свежая пресса, мистер Харт, – вернул меня из темной ямы депрессивных мыслей голос
дворецкого.
Он, как всегда, бесшумно подошел к стоящему рядом с креслом столу и аккуратной стопочкой,
поближе ко мне, положил на край свежие газеты. Его голос разбудил дремавшего возле моих ног пса,
рыжую дворнягу по кличке Винчи. Тот с упреком взглянул на дворецкого и вновь закрыл глаза.
– Что пишут? – усмехнулся я, прекрасно зная, что мое вчерашнее заявление взорвало таблоиды
мировых новостей.
– Ваше имя на первых страницах во всех газетах. Ну и наделали вы шума, – голос Патрика выражал
тревогу и неодобрение.
Он замолчал, но я почувствовал некоторую недосказанность, то, о чем он никак не решался спросить.
Патрик работал в моем доме уже почти сорок лет и был для меня гораздо больше, чем дворецкий, скорее
приятель, терпеливый и исполнительный.
– Ты-то сам что обо всем этом думаешь? – спросил я, давая ему возможность выпустить на волю
переполнявшие его переживания.
– Мистер Харт, я всегда восхищался правильностью ваших поступков, но, боюсь, вы впервые в жизни
совершаете ошибку, – осторожно подбирал нужные слова Патрик, стараясь быть деликатным. – Вот и
мистер Кросби просил продлить исследования хотя бы еще на год…
– У меня нет этого года! – грубо прервал его я.
Винчи, отреагировав на смену моего настроения, повел ухо в сторону, приподнял одно веко и,
неодобрительно посмотрев на меня, вздохнул.
Патрик отвел взгляд и, обиженно поджав тонкие губы, сухо спросил:
– Я могу идти?
– Иди, – раздраженно бросил я.
Дворецкий повернулся и направился в холл. Я, уже сожалея о своей необоснованной резкости,
остановил его:
– Пат, хочу, чтобы ты знал. Если операция закончится не так, как хотелось бы, – я замолчал, чувствуя,
как к горлу подступает ком, – я открыл счет на твое имя. В общем, тебе не придется искать другую работу.
Теперь иди.
Конечно же, я не мог не заметить, как худощавая фигура Патрика ссутулилась после моих слов, и он,
пряча взгляд, поспешно кивнул в знак благодарности и удалился.
Я осознавал, что своим депрессивным состоянием извожу близких мне людей, и чаще всего под
горячую руку попадал именно Патрик. Мой верный, терпеливый Патрик.
Он был первым дворецким, которого я и моя жена Хелен решили нанять. Патрик работал по
соседству у Блэквудов, и, бывая у них в гостях, мы не раз отмечали его деликатность и исполнительность. Он
напоминал нам суриката, стоящего навытяжку с сосредоточенным выражением глаз. Вскоре Блэквуды
переехали в Калифорнию, и мы пригласили Патрика работать в нашем доме.
Ему тогда было двадцать шесть. В меру сдержанный, по-светски учтивый, внимательный даже в
мелочах. Его темно-русые волосы были всегда аккуратно уложены на правую сторону, и, бережно храня
1
прическу, Патрик держал голову с легким наклоном вправо. Даже сейчас в нем оставалось что-то
мальчишеское, возможно тонкие длинные ноги, придающие его подпрыгивающей походке легкость. Он
всегда интуитивно чувствовал, когда нужно соблюдать субординацию, а когда можно позволить себе
подискутировать со мной на весьма щекотливые темы. Одним словом, Патрик как-то сразу влился в нашу
семью. Позже у него появилась невеста – смешливая пышнотелая кабовердинка Даниэла, которая
ежедневно