У славной государыни, императрицы Екатерины Алексеевны, известной своими просвещенными взглядами и умом, но имевшей при этом некоторые, как бы это деликатней сказать, особенности, был свой главный дознаватель – Степан Иванович Шешковский, сын простого канцеляриста, мелкого дворянина, служившего в Сенате. Сложение Степа Шешковский имел неказистое, внешность незнатную (в его лице было нечто бабье), умом особым не отличался и, однако же, сделал при великой императрице замечательную карьеру, став главой Тайной экспедиции (сие учреждение пришло на смену Тайной канцелярии, упраздненной Петром III).
Императрица поручала Степану Шешковскому самые сложные дела, требовавшие сугубой секретности. Он допрашивал весьма знатных особ, которые попадали от него в полную зависимость. Так, он вел допросы известного заговорщика Василия Мировича, графини Екатерины Бутурлиной, генерал-майорши Кожиной, иркутского наместника Ивана Якоби, бунтовщиков Новикова и Радищева. Во время допросов охотно пускал в дело кнут и другие орудия пыток. При встречах с ним светлейший князь Григорий Потемкин-Таврический, презиравший Шешковского, обычно спрашивал его: «Ну, как кнутобойничаешь, Степан Иванович?», на что глава Тайной канцелярии с подобострастием отвечал: «Помаленечку, ваше сиятельство!» И склонялся в поклоне. А уж что думал, глядя в спину удалявшемуся фавориту, – про то только ему одному и ведомо.
Наибольшую милость императрицы Екатерины Степан Шешковский заслужил, допрашивая злого бунтовщика Емельяна Пугачева. Ох и нелегкая то была работа! С самого дня 4 ноября 1774 года, когда злодей был доставлен в Москву и помещен в подвале здания Монетного двора, что у Воскресенских ворот, Степан Иванович неустанно, днем и ночью, вел его допросы. Вызнать предстояло многое – не только про бунт, про казни дворян и купцов, но и всю жизнь самозванца от самого его рождения, про то, как возник у него злодейский умысел и кто ему в том помогал. Императрица требовала, чтобы «досконально узнаны были все его плутни, от кого родились и кем вымышлены были». Дело осложнялось еще и тем, что великая государыня при этом непременно хотела, чтобы Пугачев дожил до суда и чтобы во время допросов его не уморили. Так что пытку особенно сильную применять было нельзя. А злодей упирался, давал показания неохотно.
Но Степан Иванович потому и заслужил милость царскую, потому и возглавлял Тайную экспедицию, что из любого положения умел найти выход. Если нельзя было поместить бунтовщика на дыбу или рвать его каленым железом, то можно было применить другие методы. Например, старые раны. В Симбирске, где были проведены первые допросы схваченного бунтовщика, допрашивающие – граф Панин и начальник секретных комиссий генерал-майор Потемкин – еще не имели от государыни повеления беречь подсудимого и пытки применяли. Те пытки ничего особо ценного не дали: хотя злодей тогда многих и оговорил, позже от тех своих слов отказался. Зато пытки оставили на теле бунтовщика раны. И можно было, не нанося новых видимых увечий, использовать старые. Что коллежский советник Шешковский и делал, и допросы стали успешно продвигаться.
Спустя месяц после начала следствия, в начале декабря, все основные сведения были следствием получены. Бунтовщик признался, когда и где возник у него замысел назвать себя именем покойного императора Петра III, кому он первому открыл свое новое имя, кто и когда поддержал бунт. Не называл он одного, причем упорно, – тех знатных особ, которые подсказали ему такой дерзкий замысел. Славная императрица Екатерина Алексеевна была убеждена, что без знатных заговорщиков тут не обошлось, и требовала от Шешковского, чтобы тот вызнал их имена. А злодей не говорил. Отказывался он также признать, что получал помощь от каких-либо иностранных держав. Так что в последние дни, перед тем как предать злодея в руки судей, Степан Иванович был занят в основном выяснением этих двух вопросов.
Вот и в этот день, 17 декабря, Шешковский снова бился, стараясь выполнить волю государыни. Хотя какой там день! День давно закончился, ночь наступила, а глава Тайной экспедиции все не отступался от узника.
– Говори же, злодей, кто из знатных особ к тебе на Яик приезжал и тот воровской план тебе подсказал? – настаивал Степан Иванович. – Кто научил тебя назваться императором Петром III?
– Не было того, ваше благородие, – отвечал Пугачев. – Никто мне тот замысел не подсказывал, да и нужды в подсказке не было. Я тебе уже сказывал, что от природы наделен бойким характером, который мне не дозволяет на одном месте оставаться и одну лямку тянуть, хоть бы и была та лямка нетрудна. Все мне перемен хочется, вольной жизни. Ведь я после первой опалы, когда зятю своему со службы бежать пособил, смог снова паспорт получить и к законной жизни вернуться. Жил бы себе и жил в Оренбургском краю…
– А что