Старый муж – грозный муж. Александр Амфитеатров

я девушка из небольшого аула под Пасанауром, пошла с подругами на гору за орехами. Не прошло и часа, как подруги прибежали обратно в селение и с испугом объявили, что Тамара сорвалась со скалы и теперь лежит полумертвая на старой гудамакарской дороге. Когда Тамару подняли, она еще была жива, узнала отца, мать, семилетнюю сестренку Нину и своего жениха Фидо, лучшего охотника пасанаурского околотка, богатого, хорошего крестьянина.

      – Жизнь моя! душа моя! – плакал над невестой силач Фидо, – что-же ты наделала? как же я теперь буду? на кого ты меня оставляешь?

      Умирающая посмотрела на него и перевела уже останавливающийся взор на маленькую Нину:

      – Вот на кого… прошептала она, – женись на ней, когда она вырастет… Ты, Нина, выйди за него… Выйдешь?

      – Выйду, – сказала Нина, которой Фидо всякий раз, как приходил в саклю Дзнеладзе, приносил либо пряник, либо игрушку; она его за это очень любила. Тамара улыбнулась и закрыла глаза с тем, чтобы не открывать их больше.

      Девушку похоронили. Фидо-же взял ружье на плечи, запер свое хозяйство на замок, повесил ключ на крест, свиснул собаку и ушел в горы. Редко с тех пор показывался он в деревне и ненадолго: проживет день-два, а там и опять пропадет месяца на три. Приходя в деревню, он всегда приносил семье Дзнеладзе подарки, присылал их и издалека, через чужих людей.

      День-в-день спустя семь лет после смерти Тамары, Фидо в праздничном наряде появился в сакле её отца и потребовал, чтобы отдали за него Нину. Старый Дзнеладзе изумился:

      – Бог с тобой, Фидо! Какой ты для неё жених? Уж и для Тамары ты был, если правду говорить, старенек, а с тех пор тебе прибавилось еще семь годов; Нина-же теперь как раз в тамариных летах.

      – Мне ее Тамара обещала, – угрюмо проворчал Фидо, – и она тогда согласилась, дала слово.

      – Помилуй, Фидо! какое слово у семилетней?

      – Что мне за дело? Я хочу ее в жены и возьму. Если ты откажешь мне, Михр, я буду врагом тебе на всю жизнь и назову семью твою клятвопреступной.

      Дзнеладзе растерялся. Он не боялся вражды, но укор в клятвопреступничестве – тягчайшее обвинение, какое только может представить себе совесть грузина.