Утро добрым не бывает… Особенно если тебя выдернули из постели в пять часов. Особенно если всю ночь ты спала на поролоновых бигуди, производители которых обещали, что ты их даже не заметишь, а сами обманули.
Поэтому, когда я, кое-как разлепив один глаз, с негнущейся шеей доползла до издававшего мелодичные звуки ноутбука и, с трудом наведя фокус, щелкнула по зеленой трубке, Юрку готова была убить.
– Соня, ну, ты и соня! – приветствовал меня брат, рассмеявшись. Неглупый парень, он почему-то считал этот каламбур ужасно забавным, произнося его каждый раз во время побудки. В последнее время из-за разницы во времени это происходило все чаще.
– Может, потому, что у нас еще пять утра? – ехидно парировала я, так и не разлепив второй глаз. Я повернулась всем корпусом (шея из-за сна на бигуди не гнулась) к боковому зеркалу и, поймав в нем свое отражение, едва не расхохоталась. Мне сейчас только Лихо Одноглазое в кино играть – «Оскар» за лучший грим точно обеспечен.
Далеко не всем прядям понравился союз с поролоновыми валиками, поэтому особо свободолюбивые локоны от сдерживающих их «тисков» освободились и теперь стремились вверх, не иначе вознамерившись покинуть мою голову. Другие старались не отставать и хотя и держались за бигуди, но как-то слабо, еле-еле и, что называется, из последних сил.
Нос опух от слез – следствие просмотренной вечером сентиментальной мелодрамы. Глаза же и вовсе жили каждый своей жизнью – один еще кое-как пробудился, а другой так и норовил прикрыться веком, как одеялом, чтобы снова очутиться в царстве Морфея.
– Просыпайся, Соня, – расхохотался Юрка. – Посмотри, красота-то какая! – брат переключил режим камеры и повел телефоном вокруг, демонстрируя мне восхитительный морской пейзаж.
– Юр, – я зевнула, – ты меня для этого поднял в такую рань?
– Ага, – брат кивнул, ничуть не смущаясь. – Мы сейчас на погружение идем, потом «отходняк», а там и солнце опустится. А мне очень хотелось, чтобы ты тоже эти пейзажи увидела.
– Угу, – я зевнула, – я увидела, Юр. И вчера тоже видела, не забыл? И позавчера.
– Ну, ты, мать, даешь, – парень обиделся, – то ж другие рифы совсем были.
– А-а-а, – протянула я, наконец-то разлепив второй глаз. – Тогда другое дело, конечно. А то я смотрю, океан, песок, думаю, все одно. А оно, оказывается, разное.
– Да ну тебя, – губы брата растянулись в белозубой улыбке. – Вообще-то, – Юркино лицо сделалось загадочным, – я тебе не только для этого звоню. Сонь, тут появилась чудесная возможность… Одним словом… В общем… – парень выдержал торжественную паузу. – Сестра! Ты летишь в Италию!
– Что?! – Веки, которые еще пять минут назад с трудом поднялись на пару миллиметров, теперь взлетели едва ли не до самых бровей.
– Вот так и знал, что такой реакция будет, – огорчился Юрка. – Можно подумать, я тебя на Соловки отправляю. Короче, слушай, я все продумал! Не переживай – твоя гордость, она же гордыня, не пострадает. Не хочешь принимать от меня помощь – не надо! Полетишь на свои.
– Угу, – я усмехнулась, – ты там в своей Австралии нашел покупателя органов? С моими финансами, чтобы посетить заграницу, мне для начала придется почку продать. Или еще какой парный орган. Можно и не парный, но тогда вряд ли я дотяну до заветного берега.
– Три раза «ха», – оценил шутку брат. – В общем, я сейчас на погружение иду, как отныряю, восстановлюсь, тогда и поговорим. Ты пока найди свой загранник и скинь мне номер банковского счета… И не волнуйся! – Юрка предупредил рвущийся из моей груди протест. – Я не собираюсь осыпать тебя деньгами! Закину их только для того, чтобы тебе визу дали. Как только ее получишь, можешь мне все назад перечислить, раз такая гордая и независимая.
– Вы знаете, у меня аэрофобия! – торжественно сообщила я соседу – толстому лысому дядьке, который беспрестанно потел и потому то и дело прикладывал носовой платок к своей макушке. – У вас тоже? – Я бросила выразительный взгляд на покрывшую его лоб испарину.
Дядька дернулся как от удара и произнес обиженно:
– У меня гипергидроз – повышенная потливость головы.
– Ну, хорошо, что не ног, – рассмеялась я и тут же прикусила язык – судя по источаемому мужчиной аромату, потела у него не только лысина. – Простите, пожалуйста, – я доверительно наклонилась к мужчине, – я, когда волнуюсь, становлюсь ужасно болтливой. Мету языком что попало. Особенность у меня такая. Ну, как ваш этот… гипер… гипер… – я запнулась, – чего-то там. Вот у меня гиперразговорчивость. В Сети пишут – это такой способ борьбы нервной системы со стрессом. Просто, если не буду говорить во время полета, меня на части разорвет, – я натужно рассмеялась.
Мужчина обреченно вздохнул и отвернулся к иллюминатору. Наивный! Неужели всерьез думал, что меня можно этим остановить? Полет до Милана длится четыре часа – вполне достаточно, чтобы успеть рассказать о моей жизни два раза – событиями она не изобиловала.
– Ну, и вот, значит, – после школы я поступила на филфак. Основной