Первое стихотворение книги – «Люцифер» – сразу же задает ведущий мотив:
Чтоб дышала костром при кресте
Не руин зачумлённых зараза,
А танцующая в темноте
Легендарная Роза Шираза…
Это – цель трагического поединка, единоборства художника и дьявола… Зло не одолеть в одиночку. Это понятно автору. Поэтому возникает необходимость – связи, соединения. Нужно со-единиться. И не только нынешним художникам, но и культурным мирам их, версиям целого судьбы и пространств реальной жизни. Такое единство – опора и суть поэзии Марины Саввиных.
Я бы определил это особенное свойство – как «мифологическое сложение». Так в мифе ни одно из имён не отвергается, но все вместе они создают неделимое. И не только в языческом мифе. Достаточно произнести «Троица».
Можно было бы сравнить такое «сложение» с оркестром. Вот он исполняет партию на два голоса – стихотворений давних и сегодняшних. И эти голоса звучат как один, собственный голос поэта.
Ты прав, Господь, что не вложил мне в руки
Готовых истин круглые плоды.
(из книги «Символ веры» 1991 г.)
и
Он пугается визга и лая,
Озираясь на шорох и скрип.
Первое – об изгнании из Эдема, из мертвых кругов судьбы – к свободе, которая разрешает человеку самому искать путь между святостью и грехом, второе – об Эдипе, рабе рока. А переплетение этих голосов – единая музыка европейской культуры.
Когда в одной из начальных сцен «Игры в бисер» Герман Гессе заставляет Йозефа Кнехта взять в руки скрипку, а мастер музыки усаживается за фортепиано, мы вполне принимаем этот дуэт. У нас не
возникает ни малейшей мысли о его «неправильности». Но, возможно,
более сильным воздействием обладала бы сцена, в которой мастер берет в руки флейту, а Йозеф – лиру. Здесь возник бы ряд подтекстов, которые не всегда ощущаются у Гессе…
Флейта – инструмент Дионисия, лира – Аполлона. Темная и солнечная стороны бытия, ночь и день духа. Единые и нераздельные. Это один из лейтмотивов симфонической поэзии Марины Саввиных.
Для античного человека – слепка античной культуры, – ни Дионисий, ни Аполлон не равны злу и добру, они равны каждый своей собственной партии в общей музыке. Хотя и тот, и другой противостоят хаосу, имеют собственное лицо и величину. Все же речь – о стихах. Они не бывают однозначны, если стихи. А здесь – так, стихи. И мы видим отблеск небес. Это и есть школа Эллады. Самое отвратительное, самое бессмысленное, злобное, случайно-хаотичное она – формой – поднимает до высот, стремится дать как прекрасное. Потому что обязанность искусства – заставить ждать утра, какой бы ни была тьма вокруг. Задача стихотворения, любого, всегда: дать человеку энергию – жить. Жить как человек, а не как дикий зверь. Видеть открытыми глазами свет Аполлона и внимать голосу флейты, чувственному, нагому, вечному зову плоти.
Ах, эти флейты, особенно возбуждающие на пирах, – среди мужчин могло не быть женщин, но флейтистка, держащая в руках свою «дудочку», была всегда…
Здесь для Марины Саввиных нет тайн. Она способна соединить богов Междуречья, Античности, идеи Возрождения в книге, в стихотворении:
И златую Иштар упокоит Феба
На жестоких холмах своих твёрдых персей.
Разумеется, «единство имен» отражено и в сотворенной культурой реальности – стирая имена прошлого, мы вносим разлад и, вместо чудесной музыки, получаем какофонию. Тогда как нужна полифония.
Объединение времен и объединение пространств. Из Владивостока, как некой исходной точки в творческом странствии Марины Саввиных —
Прости, что не завтра к высокой красе
Твоей припаду, как к спасительной чаше:
Мы к отчему небу приписаны все,
Пока ещё живы стремления наши —
пути идут по движению Солнца – в Сибирь, Осетию, Дагестан, Москву, Петербург и на Запад, к вечным камням Венеции…
Одна музыка, играемая разными инструментами. Но мелодия тревожна. Она передает очередное движение, поход Востока на изнемогающий в комфорте Запад. К возможным чумным руинам и «авангардным нотным