Желание написать книгу о Лео охватило меня сразу же после знакомства с ним. До этого я восхищался его игрой, но после нашего знакомства восхищение превратилось в нечто большее. Я понял, что ни одно интервью, ни одна статья не сможет выразить того, что мне хочется сказать. И мне пришлось написать книгу. Первую книгу в моей журналистской карьере. Эта книга стоит особняком среди всего прочего, что вышло из-под моего пера, она не похожа на все, что было написано раньше, поэтому я принял решение издать ее под псевдонимом. Иначе двадцать лет моей газетной деятельности непременно наложили бы отпечаток на биографию Лео, а мне этого не хотелось бы. Надеюсь, что мои читатели и сам Лео останутся довольны моим трудом».
К своему герою Лукас, как и любой аргентинец, относится с пиететом, при этом стараясь быть объективным. Эта книга – не сборник восторженных комплиментов, а правдивый рассказ о великом футболисте, о человеке, мужество которого заслуживает не меньшего восхищения, чем его талант. С ее страниц звучит голос самого Лионеля Месси, сопровождаемый авторскими комментариями. Редко кому из авторов удается оставаться в тени, не заглушая и не затмевая своего героя. Лукасу Дельгадо это удалось.
Книга «Я, Лионель Месси…» признана в Аргентине лучшей спортивной биографией 2015 года.
Глава 1. Росарио. Первые шаги. Первые голы
Рассказывает Лионель Месси:
Я, Лионель Месси, стал футболистом, потому что так было предопределено. Иного пути я для себя не видел. Сколько себя помню, я всегда хотел играть в футбол. В моей памяти хранится воспоминание о знакомстве с мячом. Он был бело-красным. Я помню, как ударил по мячу ногой и ощутил восхитительную упругость. Мяч откатился, я догнал его и ударил снова… Братья подбадривали меня поощрительными криками. Мне никто не мешал, никто не пытался отобрать у меня мяч, и я сумел отправить его между двух камней, изображавших стойки ворот. Это был мой первый гол. «Первый из тысячи», как принято говорить у нас. Надеюсь, что когда-нибудь забью свой тысячный гол. Пока что до него далеко[1].
Мой отец до сих пор удивляется тому, как ловко я обращался с мячом в детстве. «Тебя никто не учил, – повторяет он, – но ты все знал. Откуда?» Я никогда не задумывался об этом. Я вообще не задумываюсь о том, как я играю и что делаю с мячом. Я думаю только о том, как довести мяч до ворот, как лучше обойти соперников. Все остальное ноги делают сами. Мне кажется, что если человеку что-то нравится, по-настоящему нравится, всерьез, то это у него получается словно само собой.
Это называется предназначение.
Футбол – моя жизнь. Иначе и быть не может, ведь я родился в Росарио, где все помешаны на футболе. Футбол сопутствует моим землякам от рождения до самой смерти. В Росарио можно увидеть и погремушку в виде футбольного мяча, и памятник-мяч на могиле. Футбол – это воздух Росарио, его пульс, его философия. В Росарио не играют в футбол, а живут им. Жители Росарио уверены, что здесь не только впервые был поднят бело-голубой флаг[2], но и сыгран первый в Аргентине футбольный матч. Самые отчаянные патриоты из числа моих земляков убеждены, что именно в Росарио состоялся и первый мундиаль[3]. Отчасти они правы, потому что любое футбольное состязание в Росарио, не важно какое именно, будь то матч между «Прокаженными» и «Канальями»[4] или игра мальчишек с соседних улиц, по накалу страстей не уступает матчу на первенство чемпионата мира. В Росарио, как и во всей Аргентине, не принято играть и болеть вполсилы. Это невозможно, все равно что вполсилы молиться. В Европе мне не раз приходилось наблюдать за тем, как люди гоняют мяч по полю ради времяпрепровождения, ради того, чтобы размяться в выходной день. Никакого накала страстей. Гол вызывает всего лишь сдержанные улыбки у игроков обеих команд… Когда на «Гиганте»[5] забивают мяч в ворота, крики радости и проклятия слышны во всем Росарио. Футбол без эмоций – не футбол. Энергия, которую выплескивают в эмоциях болельщики, передается игрокам.
Однажды я задумался над тем, почему во время игры у меня все получается значительно лучше, чем на тренировках, словно само собой, и понял, что дело не столько в выработанном автоматизме, сколько в энергии, получаемой от зрителей. В жизни мне не очень нравится быть в центре внимания. Дело не столько в застенчивости, которую мне усердно приписывают журналисты, сколько в дискомфорте. Неудобно находиться под прицелом множества посторонних глаз, следящих за каждым моим движением. Неприятно. Сразу же начинает казаться, что со мной что-то не так, как надо. Хочется спросить: «Что вы на меня уставились?» – но губы привычно расползаются в улыбке… Я делаю «buena cara»[6], как учила меня моя покойная бабка, и машу рукой. Люди машут в ответ, и вместо того, чтобы отвернуться, продолжают смотреть на меня. Другое дело – на поле. Может