У меня идея! Юлька, в каждом письме я буду отправлять тебе по одному рассказу, посвящённому своему любимому писателю или поэту. Как знать, может быть они тебе пригодятся в жизни… Кроме того, мы вместе соберём своего рода «Книжку о писателях», про себя я называю её «прогулками» по литературным тропинкам, ведь рождаются они во время моих гуляний по Павловскому парку, чаще всего, реже по Екатерининскому и Александровскому паркам в Царском Селе или Нижнему паку, где так любили гулять Александр Сергеевич и Наталья Николаевна. Этим парком мы с мамой всегда возвращаемся из Пушкина домой в Константиновскую слободу. Как тебе такая идея? Папа.
P.S. «Константиновская слобода» – так называется наше Товарищество собственников жилья. Я тебе говорил, что на месте нашего дома в Павловске когда-то стоял дом Великого Князя Константина Константиновича Романова. Он был поэтом, подписывался "КР". Так что мне сам Бог велел здесь жить и писать.
Я искал генезис своего счастья…
Рано утром, когда еще Царское Село, по обыкновению ленивой дачной жизни, спало безмятежно и крепко, Александр сбросил одежду и вошел в воду. Чарующая картина рассвета над озером с легким туманцем, пробиваемым первыми лучами солнца. От прохладной воды по телу побежали мурашки. От привычного ощущения Александр с наслаждением громко фыркнул, нырнул и долго оставался под водой, перемещаясь к середине водоема, к глубине, где вода была еще холоднее, плотнее и безмолвнее. Знакомое с детства восприятие жутковатой тишины вокруг со сказочными страхами о водяных, русалках и леших, услышанными от мамки Арины, вызвали у него улыбку. Забывшись, Пушкин чуть было не захлебнулся, пулей вылетел на поверхность, засмеялся и поплыл.
Он плыл, мощными взмахами рук загребая упругую воду: ее всплеск и шумное дыхание пловца смешивались с кваканьем лягушек, пением птиц и первыми звуками просыпающегося городка.
Впереди его ждала работа, и от одной этой мысли становилось покойно на душе. В понедельник не написал и строчки. Вчера вымучил страницу. Сегодня тоже. Он заметил: пропуск хотя бы одного дня чреват потерей ритма; очень трудно в него вписаться снова. Ну, ничего. Главное, работа идет.
Хотя в целом он был не очень доволен результатами. Вернее, очень не доволен. Дело в том, что с женитьбой в нем стало что-то решительным образом меняться. Покуда он и себе не мог внятно объяснить, что именно происходит с ним. Чувствовал: легкость, присущая его писаниям в молодости, покинула его. И, кажется, навсегда. Впрочем, он еще не умел разобраться: хорошо сие или плохо? Может быть, то была не легкость вовсе, а легкомыслие? С этим посылом вряд ли согласился бы любящий его читатель, но может же он себе позволить быть откровенным с самим собой. Тем более, ничего пока крамольного о себе и не думает…
И что сейчас? Пишет сказки, которые хотел давно записать. Но это ведь так, для разгона. Предстоит еще нафантазировать «Письмо Онегина к Татьяне» – без него от всего его романа сквозит ощущением незаконченности.
Он не желал ничего загадывать наперед, но не мог себя заставить не размышлять об этом: ему уже не хотелось писать в чистом виде фантазии, то есть следовать по пути литературного вымысла. Свое богатое воображение Пушкин стремился заставить работать на факт, на документ, на историческую правду, используя его лишь как инструмент, как метод, но вовсе не как доктрину.
Но когда реальность не обеспечивает поле для того, чтобы на нем выросло то, что хочет сказать автор, он будет прибегать к другим инструментам. Например, вводить стихи, или использовать приемы фантастики…
Теперь, когда Государь определил его в службу и позволил рыться в архивах, у него, наконец, появился шанс подняться не только на новый уровень литературного художественного творчества, но и сказать свое слово историка, ученого – исследователя.
Пушкин вспомнил, как минувшей ночью уже заснул было, но во втором часу ночи вдруг вскочил, чтобы записать мысль, которая пришла ему в голову, когда гулял с женой в парке:
«Видимо, подсознательно, я искал генезис своего счастья, т. е. пытался понять – почему мне так хорошо? Я испытываю ощущение гармоничной целостности внутри себя и вокруг себя. Откуда это?
Такое впечатление, что я долго шел к этому. Оттуда, издалека, может быть, от самого детства – шел к этой жизни, к этому образу жизни, к этому состоянию души, к этим занятиям, коими всецело поглощен сейчас.
Возможно, слишком долго шел. Возможно, слишком поздно. Но я никогда не был так уверен в себе, как сейчас. И знаю, что могу все: способен профессионально писать. Тащить воз. Любить жену и детей, что она народит мне.