Наверное, именно так выразил бы свои мысли поэт, ищущий вдохновения в каждой капле дождя.
Но невыспавшийся Сергей Петрович не был поэтом, и сегодня ему было не до лирики. Этим утром профессор был зол, как черт, укушенный пчелой. Нет, он не поссорился с женой и не споткнулся в прихожей о кота, этого серого пролетария, всегда появляющегося там, где его не ждут. Не столкнулся в лифте со своей соседкой – стареющей красавицей с ядовито-морковными губами над прокуренными зубами и удушливым запахом духов, исходящим от ее необъятной груди. Ему не нахамили в маршрутке, в которую он сумел втиснуться в час пик. Вроде бы не было причин для душевной сырости и без вина похмельного настроения, но…
…Но этой ночью Сергея Петровича мучили застарелые кошмары, и он вновь от кого-то бежал, спотыкался и падал, запутавшись ватными ногами в зыбучем песке. И кто-то страшный, с перекошенным от ярости ртом, тяжело наваливался и с размаху, по самую рукоятку, вонзал кинжал в его грудь. Затем убийца выдергивал клинок, и профессор видел, как фонтан крови с неприятным свистом пробитого легкого, вырывался наружу и заливал его брюки. Защищаясь, Сергей Петрович сжался в комок, попытался зарыться в песок, но (как и раньше!) не смог сдвинуться с места.
Но неожиданно убийца споткнулся и навалился сверху, обдав тяжелым смрадным дыханием. Кинжал пробороздил песок рядом с профессорским ухом. И чья-то сильная, затянутая в украшенную драгоценными камнями перчатку, рука оттянула назад голову бандита и отсекла ее. Потом этот невидимый с торжествующим хохотом раскачал в воздухе кровавый маятник, отшвырнул его в сторону и растворился в ночи. Испуганный профессор напрягся и сбросил с себя обрубок чужого тела. Отрезанная голова оскалилась в зловещей улыбке и, лязгая зубами, подкатилась к ногам профессора, чтобы разорвать сухожилия.
Профессор зажал ладонью рану на груди, судорожно подтянул под себя ноги и пополз по песку. Но увяз в нем, закричал от страха и…проснулся.
Несколько мгновений он дико озирался в темноте в поисках того, кто затаился в углу и хочет продолжить свою охоту. Затем немного пришел в себя, включил торшер и посмотрел вначале на часы, затем на спящую жену. На ее мягкие, рыхлые плечи. На проблескивающие в свете торшера и навевающие странные мысли о кровожадных дикарях-людоедах проборы между намотанными на железные бигуди волосами. На волевой подбородок и тонкую линию поджатых губ, даже во сне не меняющих своего кислого выражения.
Глядя на жену, Сергей Петрович испытал очередной приступ тихого раздражения, случавшегося с ним теперь все чаще и чаще. И он завел ставший уже привычным монолог с самим собой.
«Брачные узы! Вот она, эта семейная повинность, к которой я приковал себя тридцать лет назад – лежит в постели, как гора сдобного теста. И кто мог подумать, что его Танюша с годами превратиться из тонкой идейной девушки, горевшей мечтой о светлом будущем, в такую бабищу! В такую безнадежно упрямую тетку! Как была деревенщина, так и осталась. Хоть и библиотечный техникум закончила заочно.
Ладно, пусть приглашает к себе подруг из деревни, пусть хвастает перед ними мужем-профессором, шелковым халатом с жар-птицами и немецким чайным сервизом. Но крестить внука – увольте! Всё мечтает о Царствие небесном, обчитывается литературой религиозной. Внука, еще не хватало, молиться научит сдуру. Сынок тоже ходит как оглоушенный – от компьютера не оторвешь, все читает о переселении душ. Того и гляди, свихнется со своей мамой за компанию. Ну что за семья? Ходят, как одурманенные! Бога нет и нечего его придумывать. В космос слетали, Луну покорили, а там и до Марса – рукой подать. Нет, мы так и будем топтаться на одном месте со свечкой в руках, надеясь на помощь свыше. На себя надо надеяться! На себя!»
Мысли Сергея Петровича шли внахлест, как морские волны. Он понял, что не любит жену, давно и безнадежно. Сергей Петрович кисло улыбнулся своему неожиданному открытию. Голову пекло так, словно он всю ночь лежал макушкой на батарее. Стараясь отвлечь взгляд от когда-то обожаемого лица, на которое неожиданно захотелось положить подушку, профессор попытался вспомнить свой сон, преследующий его всю жизнь и вызывающий желание перекреститься и поплевать через левое плечо. Но не смог – лишь какие-то обрывки, разрозненные куски мозаики. Помаявшись еще немного, Сергей Петрович уткнулся лицом в подушку и вновь провалился в пустоту.
Через полчаса резкий звук будильника выдернул его из постели. Наскоро, чтобы не столкнуться на кухне с женой, профессор попил чаю и попытался уйти незамеченным. Но из спальни донесся сонный голос:
– Сережа, вынеси мусор по дороге и приходи пораньше, сегодня к твоему внуку крестные приезжают.
Сергей Петрович дернул плечами, пробурчал что-то невразумительное и вышел из квартиры, демонстративно не взяв мусорного ведра.
Одолеваемый сердитыми мыслями и придерживая рукой плащ, от которого в утренней давке отскочила пуговица, Сергей Петрович подошел к университету. На тротуаре, прямо перед входом во двор, разлилась небольшая лужа, через которую профессор решил по-молодецки перепрыгнуть, но промазал. Зачерпнув ботинком