Третья октава. Пятая. Снова третья. Четвертая. Малая. До-бемоль, фа-диез, ля-бемоль. Суб-суб-суб-суб-сук-куб…
Слушают.
Шевелят желваками, щелкают клешнями, на ноге до сих пор саднит шрам, цапанул кто-то из молодых, играл со мной, ему потом за это чуть клешни не оторвали, не понимают молодые, что нашему брату больно…
Играю.
Мертвое тело царского наследника лежит на шелках, укрытое цветами. Стараюсь не смотреть в ту сторону, не люблю я мертвых, это шеф нарочно поиздевался, на похоронах играть послал…
Малая октава. До-диез. Большая октава. Си-бемоль. Контроктава…
Когда-то думал, что буду писать музыку.
Это было еще в те времена, когда музыка еще не кончилась.
Когда еще можно было что-то написать.
Играю.
Перебираю клавиши, не сбиться, только не сбиться. Сначала получается просто, до, си-диез, фа-бемоль, снова до, си-диез, фа-бемоль, три клавиши, три клавиши, три клавиши. А потом какой-нибудь аккорд из самой нижней октавы, где уже не медведь, а левиафан какой-нибудь, а потом на пятую октаву, где птички…
Поднимается мегаполис. Царь повелел построить этот город в память о своем сыне.
Царь повелел.
Я строю.
В рядах слушателей волнение, что за черт, ах да, играю быстро, чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее… В памяти голос учителя, куда спешим, куда спешим-то, о-о-ох, одно радует, не доживу до позора вашего, раньше вы меня в гроб загоните…
Как в воду глядел.
И знаю, я тут не при чем, препод от рака загнулся, а все равно чувство такое, что это я его свел…
Я…
Играю. Пальцы не слушаются, мозги и подавно не слушаются, ну не объяснишь публике, что не может наш брат двадцать часов подряд без перерыва играть, не объяснишь.
Играю.
В голове крутятся какие-то легенды про музыканта, который играл на балу у сатаны, договаривался на одну ночь, а играл сто лет. А вот что с ним было дальше, я не помню.
Только бы не сфальшивить, если в городе где какая стена кривая будет, меня потом самого в эту стену замуруют.
Стараюсь не смотреть на мертвое тело принца.
До, си-диез, фа-бемоль. До, си-диез, фа-бемоль. До, си-диез, фа-бемоль.
Здесь можно расслабиться.
Перебираю диапазоны, за которыми музыка перестает быть просто музыкой, становится чем-то большим.
Кажется, взял не ту ноту. Да не кажется, взял. Не ту. И не я взял, пальцы уже сами делают, что хотят, хватают не те ноты, осталось только хлопнуться в обморок, вот что значит играть без передышки.
Гул в зале.
Свиристят, стрекочут, так и набросятся на меня.
Мертвый вздрагивает.
Поднимается.
Толпа шарахается в стороны, верещит, цвиркает, стрекочет.
Замираю.
Все разом оборачиваются ко мне. Задним числом спохватываюсь, что