Тем больше у него было причин надеяться на то, что дочери Эльфхельма уже нет в живых.
Дверь его покоев распахнулась, и, подняв глаза, он увидел Эмму, одетую в ночную сорочку. Она была так же прекрасна, как в тот день, когда он впервые увидел ее, – а может быть, даже еще прекраснее. Светлые волосы были заплетены в косу, лежавшую у нее на плече, кожа была гладкая и чистая, как поверхность мрамора. Она смотрела на него своими потрясающими светло-зелеными глазами – это был не потупленный взор молодой девушки, а полный мысли и понимания взгляд зрелой женщины и королевы, – и в кои-то веки при виде ее он ощутил успокоение. Он устал от борьбы с призраками, и она, безусловно, могла стать его оружием против них. Когда он полностью погрузится в нее, мучительный ужас перед этим суккубом[3], Эльгивой, должен рассеяться.
Он налил медовуху в чаши для них обоих и жестом пригласил ее к столу с лежащими на нем горой вощеными дощечками.
– Вы также можете прочесть это.
Она села за стол и стала читать донесения, а он в это время следил за ее лицом. Она выглядела озабоченной, и он гадал, связано ли это с тем, что датчане продолжают разграблять его королевство, или же с какой-то мелочью, имеющей отношение к Эдварду. Материнство как-то смягчило Эмму, и это озадачивало его, поскольку материнская любовь совершенно не укладывалась в систему его представлений и жизненного опыта. Его собственная мать была холодна и рассматривала его как веху на пути продвижения к королевскому могуществу, и не более того. Она растоптала его своими ногами, стерла в порошок, как кусок мела. Что же касается его первой жены, она практически не видела своих детей, после того как они покидали ее тело. Она называла их «Божьей карой, наложенной на всех женщин за грех Евы».
Эмма же восхищалась своим сыном и ни за что не соглашалась разлучаться с ним надолго. Это было неудобно, и это необходимо было изменить. Не то чтобы он уже видел в этом какую-то проблему, однако он не мог позволить Эдварду быть настолько привязанным к материнской юбке. Бог даст, он вскоре наградит ее еще одним ребенком – возможно, даже сегодня ночью. Когда в животе у нее зародится еще одно дитя, станет проще оторвать от нее Эдварда. Этому же определенно способствовало и то, что, находясь здесь, она много времени проводила в главной зале, слушая дебаты относительно отпора Англии датчанам или же советуясь со священниками и дворянами, откликнувшимися на призыв короля. Это означало, что она меньше времени проводила со своим сыном, однако это, как он понимал, было палкой о двух концах. Потому что она пользовалась такой возможностью, чтобы заводить союзников среди его советников, а он не приветствовал, чтобы его народ распространял свою преданность к королю еще на кого-то.
Он должен побыстрее сделать ей сына. Место Эммы в его кровати,