Сверхновая
Как на костре, горел в постели Олег. Возбуждение из-за того, что произошло, не давало уснуть. Подложив руку под голову, он думал о жене. Точнее, о ее неожиданном желании… Уйти от него? Как?! «Ну, хватит уже об этом!.. Сколько можно?» – одернул себя Вещинский. Чтобы отвлечься, он стал смотреть в темное окно, на мерцающие песчинки звезд. Где-то среди них находилась сверхновая, которую, как сообщалось в новостях, совсем недавно обнаружили ученые. «Кажется, предыдущую сверхновую заметил четыреста лет назад Кеплер. Удивительно…» – думал Олег. Что именно удивительно, не так просто было сформулировать. Волновал размах ритма звездной механики, явившей во времена Олега то же, что и во времена Кеплера, и тем объединившей эпохи, пространства, далеких и разных людей.
Олег вспомнил, как, будучи подростком, он часто видел сон, вызывавший такое же волнение перед таинственным и величественным. В том сне он находился посреди песчаных просторов; вокруг не было ничего, кроме песка. Он отчетливо различал отдельные терракотового цвета крупинки, и сам он был одной из крупинок, хотя и видел все как бы со стороны. Песок начинал двигаться, вращаться всё быстрее, образовывалась воронка, она расширялась и вместе с тем углублялась к центру. Олег-песчинка, безвольно расслабленный, плыл, увлекаемый шуршащими струями песка, и поначалу движение было приятным, убаюкивающим… Он поворачивался, переворачивался, у него начинала кружиться голова… Где верх, низ? Олегу становилось страшно. Он как будто отдалялся от воронки бесконечно далеко, но она от этого не уменьшалась, а, наоборот, увеличивалась до невообразимо огромных размеров, и задыхающийся Олег-песчинка плыл к центру воронки, чтобы, как в песочных часах, выйдя с другой стороны, очутиться в измерении нового времени. Он сопротивлялся движению и в то же время хотел оказаться с той стороны, а затягивающее отверстие приближалась, у Олега перехватывало дыхание… и он просыпался, упершись взглядом в темноту.
Воспоминание растаяло. Олег вздохнул.
– М-м… – рядом в постели шевельнулась жена. Олег чуть отодвинулся, чтоб не задеть и не разбудить ее.
От долгого смотрения казалось, что окно приблизилось. Олег начал задремывать, то приопуская веки, то вдруг поднимая их. Когда он открывал глаза, ему в полусонье мерещилось, что звезды за окном медленно падают вниз все разом, как снежинки, или нет, как песчинки в том давнем сне. Но сейчас Олег не чувствовал страха, как тогда, потому что знал, что все невзрачные песчинки, несшие его, потому и стали звездами, что выдержали удушающий закрут и, выйдя с другой стороны воронки, в прекрасном и величавом потоке как путеводную несли сверхновую.
…Олег крепко спал. И время не имело значения для его сознания, для этого удивительного дара, способного соединять далёкое и близкое и пренебрегать расстояниями между «настоящим» и «прошлым».
Перед обрывом
…«Сегодня пятое июня 1988-го года», – написал Олег вверху чистого листа. Подумав несколько мгновений, он закрыл свой дневник, решив сделать запись позже, и отправился в кухню. Сев у стола и положив ногу на ногу, он принялся намазывать маслом кусок хлеба. Мякиш был крупно-пористый, а корка почему-то пахла свежеструганной доской. Олег с хлюпом глотнул кофе, с наслаждением ощущая его горячесть и легкую горечь, пробивающуюся сквозь сладость, и откусил хлеб. Жуя и покачивая тапком на пальцах ног, он взглянул через окно поверх крыш, антенн и труб соседских домов. Дальше виднелся луг, дорога, поднимавшаяся по холмам, еще дальше, далеко-далеко, стояла неровная стенка соснового леса. Несмотря на расстояние, Олегу казалось, что он различает даже верхушки отдельных стволов на полотне ясного утреннего неба. Олег хлебнул еще, и снова «полетел» взглядом туда, вдаль, к краешку леса. Допив, перевел взгляд на клеенку, покрывавшую стол. Около тарелки с хлебом клеенка была продырявлена. А рядом изгибался узор, две параллельные кривые. «Женские ягодицы в полупрофиль», – мелькнуло у Олега в голове, как мелькало обычно, когда ему на глаза попадался этот орнамент. Он отодвинул стул и направился к выходу.
Легкость летнего утра охватила его, когда он вышел из подъезда. «Каникулы, каникулы!» – радостно телепатировал Олег самому себе, направляясь к своему «другу» Петровичу. «Друга» заключил в кавычки отец, потому что Петрович годился шестнадцатилетнему Олегу в деды. Работал закавыченный друг художником-оформителем в совхозной конторе. В ее темном коридоре Олег прошагал по скрипучим половицам до самой дальней двери, откуда слышалась приближающаяся дребезжащая музыка, и потянул дверь на себя. Пахнуло смесью краски и ацетона, едкой, но для Олега привычной, как и все, что являлось принадлежностью этой влекущей его комнаты.
– Здрасьте! Вы пришли? – искоса взглянув на Олега, ехидно прошепелявил старик. Он сидел, нога на ногу, с мандолиной в руках, склонив набок голову с плешью, как у Ильича, который виднелся на плакате, прислоненном в углу. Пониже плеши, за ухом у Петровича торчал карандаш.
– Здорово! Че делаешь? – спросил Олег, проходя и заглядывая в листы ватмана на столе с таблицами надоев.
– Да-а, надо вот тут подготовить… – глядя в мутное, грязное окно, произнес Петрович