Нет больших дел – займёмся малыми,
несводимые полюса:
на рассвете – любые алыми
людям кажутся паруса.
Да, но мы-то – на лёгком катере —
прямо к рифме… ах, нет же, стоп!
…На рассвете ли, на закате ли…
В небо пальцем, а новость – в топ.
…Хором ахнет и встанет óбщина…
и – все выплачет очи мать…
Что нам делать, когда всё кончено?
Начинать.
Пионерское героическое
То платил настоящим тягло,
то вдруг с будущим порывал…
Только тянет любого дятла
на свой собственный перевал,
где на скатерти трупны пятна,
и расчёской заложен Фет,
и солдатиками стоят на
пыльных полках кульки конфет.
…Потому голубям и крошим
свежей булки почти что треть
и, заискивая пред прошлым,
не даём ему прогореть,
что не знаем иного счастья,
кроме шёпота тет-а-тет,
а в подкорке зудит (мол, щас я)
олимпийских колец кастет.
Печенье
Дурацкого печенья пару штук
доесть, а после —
прыгнуть с парашютом! —
чтоб сердце, будто лопасти, тук-тук…
«Спуститься бы на землю, парашют, —
и больше у тебя не попрошу там
ни лёгкости, ни новой ноши… Ой!»
…Всё стихло.
Будто утро…
снег, сочельник…
«Земля!
Земля!..
Ты что, как неживой?» —
трепещет шёлк улыбкой ножевой,
но всё…
И застит небо вкус печенек.
Вудсток кончился
Вудсток кончился, пацаны.
Хоть не чуй под собой страны,
хоть бездумно ори ура,
всё накрылось… И не вчера.
Что, не помните, что ли?.. Зря.
…Ну! Четвёртое октября:
как Вандея – народный сход…
Девяносто, блин, третий год.
Наш парламент чадя горел,
все смотрели… и я смотрел.
Власти гнули тех, кто мешал, —
это был ещё пробный шар.
…Что, никто таки не герой?
Значит – рой себе яму, рой, —
жги в «Оги», посещай Саров…
Всё, не нужно уже шаров.
Можно даже и не грозить,
просто ласково попросить:
воры всех уже – ной не ной —
повязали одной виной.
Общий выбор, одни нули…
Слиплись, будто куски земли.
«…Отчего все так злы, тёть-Валь?» —
«Филя, кончился фестиваль.»
Небо чисто… и космос цел.
Призма взглядов – она прицел;
ты гляди сквозь него, ты гля…
Наши дни.
Пробный шар:
Земля.
В ответе за грёзы
(почти Вертинский)
И в Сайгоне, и в Маниле
люди тумблеры вертели…
Мы лет семьдесят манили
их по радио и теле.
Про забои, да про домны…
да про детские те слёзки…
Будда ангелоподобный
грезил ёлкою кремлёвской! —
как возьмут его с собою
люди в белом и блестящем:
прямо к домне! и к забою!
(чтоб он тоже! дал! хоть часть им!) —
а другие, чуть постарше,
будто древний русский витязь,
вдруг ломали, с печки вставши,
планы седеньких правительств…
Всё кончается. Мы крепко
влипли в собственную ересь.
Догнивает мегарепка,
лень и зверство в кожу въелись.
Скоро даже на Майорке
не поймут наш гордый «prosit», —
и тогда с потухшей ёлки
жёлтый ангел тихо спросит…
Тай-тай…
«Тай-тай, налетай…", —
будто в детстве, несётся
опять