Средневековый мыслитель рассуждал: прошлого уже нет, будущего еще нет, а время – это лишь врата, через которые будущее вытекает в прошлое. Человеку не дано заглянуть в будущее; но отними у него память – и он обречен быть дрожащей веточкой в тех самых вратах.
К памяти мы идем за утешением, за оправданием поступков, совершенных или задуманных, идем за глотком чистого воздуха, имя которому – бескорыстие; идем исповедоваться и каяться, идем настроить струны души, которые со временем начинают фальшивить. Идем к самим себе.
…Семидесятые годы двадцатого века
Цены и зарплаты на шестой части суши незыблемы, как египетские пирамиды, а годовщина Великого Октября воспринимается жителями нашей страны таким же бесспорным временным ориентиром, как сотворение мира и Рождество Христово.
Уже выросло, пройдя через оттепель шестидесятых, послевоенное поколение, и деловито, без суеты, стало «средним звеном» советского общества: начальниками цехов, завучами школ, инструкторами райкомов партии и командирами батальонов.
Страна штурмует космос, Арктику и Северный полюс, увеличивает добычу нефти и выплавку чугуна. В душе советского человека соседствуют гордость за великие свершения и досада на мелкие недостатки, которых в нашей жизни немало.
Руководство страны неустанно борется за мир во всем мире, особенно настойчиво – почему-то в далеком Гондурасе.
Во время дружеских застолий вперемежку поют и «дворовый шансон», и песни военных лет, и «битлов». Обыватель переворачивает страницу книги музыкальных пристрастий от поднадоевших тяжеловесных рокерских композиций к веселому и бесшабашному диско. Официально неверующая страна интуитивно все-таки понимает, что одним из смертных грехов является уныние, и широко, с удовольствием отмечает праздники – и революционные, и светские, и церковные. Уныние с позором изгоняется из общественной жизни…
Все меньше времени остается до запланированной победы коммунизма «в отдельно взятой стране». Впрочем, в эту победу народ верит, мягко говоря, куда меньше, чем в шестидесятые; но и вспоминать о том, что руководители партии и правительства обещали к тысяча девятьсот восьмидесятому году наступления эры благоденствия, считается дурным тоном, попахивающим политической незрелостью…
Хотя именно в восьмидесятом Олимпийские игры в Москве заставят биться в унисон сердца огромного народа и вспомнить, что мы живем в лучшей в мире стране.
Но в такт прощальной олимпийской песне защемит сердце, и мы, глядя вслед улетающему Мишке, начнем осознавать, что заканчивается очень значимая для каждого из нас эпоха, а шестая часть суши входит в зону перемен, разочарований и новых надежд.
И еще это время – особый период развития Вооруженных Сил СССР. Да, да, по правилам грамматики того времени, все эти слова – Вооруженные Силы СССР – писались с большой буквы. И, надо сказать, вполне заслуженно!
Армия в эти годы – один из самых влиятельных институтов общества. Это и «социальный лифт», позволявший парням из глубинки подняться к властным структурам разного, в том числе и самого высокого, уровня. На эти годы приходится апогей развития системы военного образования: многочисленные учебные заведения готовят самые разнообразные кадры – от сержантов до преподавателей военного искусства и философии.
Курсанты военных училищ и академий, обучаясь в крупных городах, имеют возможность доступа к библиотечным и архивным фондам, театрам и музеям. Чтение художественной и исторической литературы в те годы – одна из популярных форм проведения досуга военнослужащих. В их личных библиотечках появляются Куприн и Булгаков.
Армия в те годы, как это ни парадоксально – самое мощное «туристическое бюро»: сотни тысяч советских граждан с семьями выезжают за «железный занавес», от Кубы до Монголии, для выполнения служебных обязанностей. Подобно тому, как офицеры эпохи наполеоновских войн привезли в своих походных сумках воздух свободы, офицеры 1970-х, служившие за границей, с исправностью добросовестного почтальона доставляли через пограничные и таможенные кордоны нечто большее, чем вещественные доказательства несовершенства советской пищевой и легкой промышленности… Однако в «дальнем заграничье» для многих неожиданно выясняется, что постулат доморощенного космополита «где кормят, там и родина» есть не что иное, как недостойный человека примитивизм, а заезженное слово «патриотизм» наполняется новым глубоким содержанием.
Офицерское сообщество интуитивно вырабатывает свои правила общежития и свою мораль, зачастую не совпадающую с официальной. В это время как никогда актуально понятие офицерской чести, которую, как выясняется, нельзя ввести по приказу и поменять с изменением политической системы; а офицера невозможно лишить чести ни по приговору суда, ни по решению парткома.
Именно в эту пору я семнадцатилетним пареньком поступил в Новосибирское