Что-то в их отношениях произошло. Нина за последний год сильно изменилась. Может быть, отпечаток наложила ее ответственная выматывающая работа. Может быть, всему виной новая начальница-стерва, подобно комсомолке тридцатых, не дающая подчиненным ни на минуту расслабиться. Может быть, ее дети, два ленивых избалованных шалопая. Вместо того, чтобы беречь и помогать матери, эгоисты треплют ей нервы своими капризами и постоянными мелочными разборками; так и чешутся порой руки раздать налево и направо оплеух и подзатыльников. Может быть, их совместная жизнь стала похожа на обычную семейную, полную рутины, обыденных забот. Наверное, и первое, и второе, и третье. Вероятно, это правда, что пишут о любви. Что в среднем она живет около трех-пяти лет. Потом восторженность, нежность, влюбленность притупляются и пропадают безвозвратно. В лучшем случае остается уважение, дружба, а в худшем – непримиримая вражда.
Когда он появлялся у нее, она уже не встречала его сияющая, как прежде, у порога, обнимая и целуя, а сидела в кресле перед включенным телевизором или, стоя в кухне у плиты, поворачивала голову и отзывалась без эмоций, сухо: «Привет!» И не старалась обернуться и прижаться, как бывало раньше, когда он обнимал ее сзади и целовал в шею под копной волос. Куда пропала эта пылкая восторженная женщина? Откуда ее, участившиеся в последнее время, упреки, нервные срывы? Он понимал, что сам не меньше виноват в случившемся, которое постоянно, точит, гложет и выматывает его. У Нины, в отличие от Александра, была хорошая зарплата. Он все время ощущал себя нахлебником, эдаким «альфонсом», так как ему постоянно приходилось выкраивать, экономить, занимать деньги, во многом себе отказывая. Рядом с этой женщиной он выглядел в некоторых ситуациях просто глупо и чувствовал себя униженным, иногда полным болваном, ничтожеством. Принца, увы, из него не получилось. Ему приходилось содержать старую больную мать и сына-инвалида. Денег катастрофически не хватало. Надо было что-то делать, а не сидеть сиднем как Емеля на печи. Сплошные наступили в жизни черные полосы. Прямо тельняшка какая-то.
Александр, чтобы отогнать неприятные мысли, достал из кармана сигареты. Сразу же потянулись к пачке руки сидящих рядом вдоль борта бойцов.
– Халявщики, твою мать! – рассмеялся он, качая головой. – Как трудовой подвиг совершать – их нет! А как на халяву, они тут как тут! Ну и жуки!
Затянувшись сигаретой, он вновь окунулся в прошлое.
– Милый мой, Гаврошик. Сокровище мое, – шептал он, купаясь лицом в аромате ее темных волос, теребя и покусывая мочку уха.
– Нет, это ты мое сокровище, – слышался в ответ ее шепот.
Он ласкал ее спину, шею, бедра. Нежно щекотал усами и кончиком языка шею, возбужденные соски, живот. Она пылала жаром, горячими губами в полумраке жадно ловила его губы. Щеки ее зарделись. Его ладонь, задержавшись на одном из холмиков груди, неуклонно продолжила свой путь, спускаясь все ниже и ниже, к заветному треугольнику. Дрожь волнами пробегала по ее телу. Вдруг она вся затрепетала, выгнулась и стремительным рывком оседлала его…
Сбросив с себя одеяло, они, утомленные, лежали, обнажив тела. Потом она притихла у него на плече, поблескивая в темноте счастливыми глазами.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Что, мой Козерожек? Что, Шелковистая? – спросил он, ласково чмокая ее в макушку.
– Расскажи, как ты меня любишь…
«Урал» подбросило на ухабе так, что всем пришлось вцепиться руками в пыльные обшарпанные борта. Раздался несусветный мат, костерили на все лады нерадивого водилу.
Александр поймал на себе насмешливый взгляд Пиночета, прапорщика Курочкина, который сидел напротив и, улыбаясь во всю ширьскуластого лица, смотрел на него своими васильковыми, невинными глазами. По его сияющему виду было понятно, что он в курсе того, где только что побывал и чем занимался командир.
Вишняков нахмурился и, отвернувшись, стал смотреть на мелькающие пожелтевшие посадки. Теплый ветер обдувал лицо, бабье лето было в разгаре. Вспомнилось, как он прибыл в Тоцкое за своей командой. Первое, что ему захотелось, когда представили подопечных, сломя голову и без оглядки бежать подальше от этих сорви-голов. Контингент подобрался отнюдь не сахар. О дисциплине не могло идти и речи, в подразделении царила махровая анархия. Матерые мужики, сплошная крутизна, прошедшие огонь и воду, а может быть, и что-нибудь похлеще. Пришлось собрать в кулак всю свою волю и терпение, чтобы навести порядок во вверенной ему команде. Кое-кому, кто долго не понимал, даже начистить «пачку».
Позже он понял, что так и должно быть. Воевать должны настоящие вояки, настоящие мужики, у которых за плечами боевой опыт, опыт Афгана, Карабаха, Чечни. А не желторотые пацаны, которых сдернули только что со школьной скамьи. На стрельбище дали пару раз пальнуть, да гранату бросить из окопа под присмотром инструктора, и сразу сюда – в кровавую бессмысленную мясорубку.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте