В отличие от клиник, здесь не применяли радикальных методов лечения. Сюда часто приезжали после лечебниц – с пачками лекарств, назначенных для длительного амбулаторного приёма, а иногда и на всю жизнь. Вдали от «нормальных людей», от осуждающих взглядов посторонних и родных, многие пациенты здесь начинали раскрываться. Они понимали, что не одиноки в своей борьбе.
Единственным напоминанием о традиционной психиатрической больнице был жёлтый цвет здания. Местные жители называли пансион «Жёлтым домом», но мне он всегда напоминал жёлтый дом Ван Гога – сошедший с картин и окружённый кустами роз и виноградником где-то далеко в горах.
Освободившись к вечеру от рутинной работы, сделав обход и отзвонившись профессору, я вспомнил о записях, лежавших на рабочем столе.
К моему удивлению, тетради были перевязаны верёвкой, а к ней прикреплён конверт с надписью: «Доктору Н. Н.» В нём лежала пояснительная записка следующего содержания:
P.S. Начните читать с красной тетради.»«Я надеюсь, что эти тетради попали именно к адресату, и если ВЫ читаете это, то не сочтёте меня сумасшедшей.
Положив записку с конвертом на стол, я решил последовать наставлению. Но прежде хотелось бы вспомнить нашу первую встречу с автором сего творения – несколькими неделями ранее.
Глава 2
Первая встреча
«Та, от которой пахнет цветами, но грусть ее глаз, не сочетается с улыбкой».
Я отчётливо помню тот день, когда она впервые переступила порог пансиона – недели две назад. Невысокая, хрупкая фигура, укутанная в тёплую кофту, шагала с неестественной уверенностью, хотя в каждом её движении читалась скрытая тревога. Волосы, собранные в тугой узел, подчёркивали правильные черты лица. Её сопровождала женщина лет сорока – блондинка с удлинённым каре. Со спины можно было подумать, что идут сёстры или мать с дочерью: схожий силуэт, одинаковый рост.
Я пил кофе и разглядывал прибывших пациентов из окна второго этажа.
– Депрессивный эпизод и страх смерти, – заметил профессор.
Он зашёл так незаметно, что я вздрогнул, и кофе чуть не выплеснулся из чашки, оставив тёмное пятно на подоконнике.
– Они звонили вчера. Её привезла свекровь… точнее будущая свекровь – продолжил он. – Слишком ранняя депрессия для невесты, тебе не кажется?
Вопрос был риторическим. Я достал салфетку со стола, вытер руки и добавил:
– Наркомания?
Профессор покачал головой:
– Не исключаю. Слишком бледная и худая, хотя взгляд умный. Такие редко садятся на «такое». Скорее, несчастная любовь.
Он поправил очки и добавил:
– Она настаивала на анонимности. Если заметишь что-то странное – записывай. Мы подписали документы о неразглашении её диагноза.
Пухлый седовласый немец собрал бумаги со стола и направился к выходу. Уже в дверях он обернулся:
– Не забывай, я завтра уезжаю. Надеюсь, ты справишься. Если будут вопросы – звони, я на связи.
Профессору предстояло отправиться в город. Уже четыре месяца он пытался придать пансиону статус частной психиатрической клиники – места, где можно лечить пациентов не только терапией, но и медикаментами.
Мы сотрудничали больше двух лет. Ещё когда я был стажёром в психиатрической лечебнице, мы сработались. Вскоре после открытия пансиона он пригласил меня к себе.
Сюда приезжали «подлечить нервы» богатые люди или их родственники, желавшие скрыть свои слабости от посторонних глаз. Депрессии, суицидальные настроения, патологическая ложь, анорексия, булимия, жертвы домашнего насилия – что только не пряталось за глянцем успеха.
Без давления близких, загонявших их в социальные рамки, пациенты оживали. Расслаблялись. Сбрасывали оковы, навязанные обществом. А потом подключалась психотерапия. Гипноз.
Для самых сложных случаев – тех, кто отказывался идти на контакт, – применялся другой метод. Пережить травму заново и изменить воспоминание о ней. Или стереть его навсегда – выбор оставался за пациентом.
Такой способ использовали редко: лишь когда пережитое не отпускало человека ни через месяцы, ни через годы. Лишь в одном случае из ста приходилось погружать пациента в глубокий гипноз без его согласия – если травма была настолько сильной, что сознание отказывалось её признавать.
Больные даже не догадывались, что их воспоминания слегка «подкорректировали». Но их состояние улучшалось – и этого было достаточно.
Иногда, чтобы жить, нужно что-то забыть.
Таких пациентов были единицы. Большинству хватало психотерапии.
На следующий день, едва приступив к обязанностям, я услышал стремительные шаги в коридоре. В кабинет вбежала растерянная медсестра.
– Палата номер 33! – выпалила она. – Пациентка не выходит, просто лежит, уткнувшись в стену. Ни на завтрак, ни на прогулку…
– Хорошо, зайду позже, – кивнул