Жак с удовольствием ощупывал свою кольчугу, прикрывающий грудь пластинчатый доспех, выпуклое зерцало на нём.
Поиски украденного кота Баяна Жак решил начать от легендарного овитого золотой цепью Дуба – символа Лукоморья, этого особенно любимого школьниками тренажёра по профориентации.
Внезапно на дорогу из леса выбежал незнакомый мальчишка. Остроносый, веснушчатый, с русым чубом, выглядывающим из-под козырька островерхого шлема, точно такого, как и у Жака, только на острие шлема незнакомца сиял маленький красный флажок.
– Айда на тётку Наину! – воскликнул он, радуясь встрече. – Вдвоём веселее. Меня Лёшкой зовут. – Жак нерешительно помялся. – Айда на тётку. Она сегодня злю-у-щая, – восторженно верещал мальчишка. – Мне Бен Ганн сказал.
– Кто сказал?
– Бен Ганн, леший. Сказал, что у неё зубы болят и её необходимо развеять! Не веришь? У тебя что-нибудь когда-нибудь болело?
– Ноги болят, и шея покалывает, – признался Жак.
– Это с непривычки. У меня тоже. Вот будет смехота, когда мы тёткиной избушке куриную ножку перепилим. Сразу развеется! – Мальчик заразительно рассмеялся. Он даже показал Жаку, как это будет весело: ударил топориком по большой еловой ветке, сбив несколько шишек.
– А куриная ножка, наверное, живая?
Лешка сразу стал серьёзным и смерил собеседника холодным взглядом.
– И зачем такие только в Лукоморье ходят? – он даже хмыкнул презрительно.
– У нас нельзя пропускать уроки, – буркнул обиженный Жак. – Подумаешь. Лукоморье! Мне, может космохимия больше нравится.
Юные витязи разошлись. Луна с каждым новым поворотом открывала всё ту же дорогу, словно покрытую бесконечным голубоватым плюшем с навитыми поверх шишками. Иногда в лесу кто-то недовольно щебетал, постанывал, но через мгновенье угрюмая тишина ещё более глубокая, заставляла Жака настораживаться и сжимать рукоятку меча.
Потом появились более странные звуки: по мере того, как мальчик шёл, звуки то усиливались, то удалялись, исчезали вовсе. С трудом он разобрал отдельные слова старой и довольно нелепой песенки:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца!
Ё-хо-хо и бутылка рома!
Залитая бледной кисеей лунного света поляна, на которой очутился Жак, напоминала срез гигантского термитника. Кучи сырой желтоватой земли окаймляли канавы внушительными хребтами. Совсем близко кто-то шумно и тяжело дышал. Жак поспешно убрал меч в ножны, снял с плеча лук и приладил стрелу.
– Пятнадцать человек, говорю…, на сундук. А то и все тридцать. Хо! – крикнул невидимый певец из-под самых ног Жака, и на витязя обрушились комья земли.
– Прекратите! – возмутился Жак, отшатываясь. Из канавы вначале высунулась лопата – во все стороны полетели комочки грязи, потом показалась заросшая голова и самого землекопа. Одежда у лукоморца была дивная: грязный кафтан с изодранными манжетами, громадные пиратские ботфорты. В растрепанных волосах, густо осыпанных пожухлыми листьями и хвоей, Жак даже увидел застрявшую шишку.
– Ты кто? – Жак нацелился в жёлтые буравчики глаз незнакомца из лука.
– Бен Ганн, – удивился неосведомлённости пришельца землекоп, – и бутылка рома.., – отдышавшись, он перешёл на плаксивые нотки. – Я бедный человек, нищий.
– Леший, – подсказал Жак.
– Временно, – поспешно заверил Бен Ганн. – Я ничего не нарушаю, копаю, песни пою. Всё, как в программе. – Он вдруг заговорщически подмигнул. – Пойдёшь к тётке Наине ножку избе пилить? Эх, и досадишь ей! Ведь у неё и без того зубы болят.
– Очень разговорчивый почему-то, – вслух подумал Жак. – Наверное, засорился от долгого копания. Пора демонтировать.
– Это Черномор с Горынычем виноваты! – испугался Бен Ганн. – Два пирата – пара. Трепись, говорят, побольше, и к тётке Наине посылай. – Леший вдруг закрыл рот грязной ладонью, спохватился, что наговорил лишнего. – Это они у меня шхуну отобрали и выкуп требуют – тысячу пиастров! Нет, три тысячи пиастров. Шутка, что ли? Я уже весь лес перекопал. – Бен Ганн отчаянно застучал громадным кулаком по своему грязному кафтану на груди так, что последняя перламутровая пуговица отлетела прочь. Леший проследил за её полётом и прошептал:
– Здесь они, родимые, на этой поляне заветной. Помог бы лучше, чем стрелами стращать. Сил моих больше нету! А найдём – поделим по совести, тебе третью часть. Я – ще-дрый. – Бен Ганн широко заулыбался, показывая два ряда больших фарфоровых зубов.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте