Я сижу у окна, прислонившись к стене, пистолет на коленях. Взгляд скользит по улице – пусто, только ветер гонит по асфальту клочья бумаги и пластика. Изредка слышен далекий скрежет металла или крик птицы.
Поворачиваю голову в твою сторону. Ты шевелишься, но ещё не до конца проснулась. Худи сползло с плеча, обнажив бледную кожу с синяком от ремня сумки. В таких условиях даже незначительные раны заживают медленно.
– Спишь? – спрашиваю тихо, хотя знаю ответ.
Ты вздрагиваешь, мгновенно приходя в себя – рефлекс, без которого сейчас не выжить. Глаза метнулись к выходу, потом ко мне.
– Нет. Уже нет.
Я киваю, протягиваю флягу с водой.
– Пей. Через час двинемся – здесь слишком открыто.
Ты берешь её, пальцы слегка дрожат.
Заметил? Наверное. Но промолчал.
Снаружи снова скрипнуло окно.
Ветер.
Или не только он.
Ты снимаешь предохранитель, и металлический щелчок кажется неестественно громким в этой тишине. Я приподнимаюсь, прислушиваясь. Ветер? Или шаги?
– Тихо,– шепчу, даже не оборачиваясь, но знаю, что ты уже начеку.
Вспоминаю, как мы оказались здесь. Соседи. Чужие. А потом – карантин, паника, крики за дверями. Ты стучалась ко мне, когда в подъезде уже пахло кровью. Глаза широкие, руки в царапинах – «У вас есть аптечка?»
Смешно. Теперь у нас одна аптечка на двоих. И один нож. И одна фляга.
Скрежет повторился. Ближе.
Я медленно поднимаюсь, прижимаясь к стене, и жестом указываю тебе занять позицию у противоположного угла. Ты киваешь, приседаешь, ствол направлен в сторону двери.
– Если это они – стреляй без предупреждения,– бросаю шёпотом.
Но пока – тишина.
Только пыль кружится в луче света.
Как тогда, в первые дни, когда мы ещё верили, что это ненадолго.
Ржавая консервная банка с грохотом отлетает в угол, и из-под груды тряпья выскакивает серая тень. Крыса. Жирная, наглая, с облезлым хвостом. Она на секунду замирает, сверля нас чёрными бусинками глаз, будто оценивая – опасно или можно продолжить шарить по помойке?
– Чёртова тварь— бросаю я, опуская ствол.
Не они. Но адреналин всё равно медленно стекает по позвоночнику холодными каплями.
Ты фыркаешь, но пальцы всё ещё белые от напряжения на спусковом крючке.
– Хоть бы сдохла от этого дерьма, которое ест— бормочешь ты, но предохранитель всё-таки ставишь обратно.
Я хмыкаю. Год назад ты бы визжала при виде крысы. Теперь вот – только раздражение. Прогресс.
– Если повезёт – сдохнет. Если нет – эволюционирует и сожрет нас вместо консервов.
Снаружи снова ветер. Но теперь мы оба знаем – это действительно просто ветер.
Пока что.
Рассвет. Лучи пробиваются сквозь заколоченные окна.
– Идём.
Встаю, потягиваюсь – суставы хрустят, будто ржавые шестерёнки. Год в бегах не добавляет гибкости. Бросаю взгляд на тебя: ты уже на ногах, подбираешь волосы в хвост, чтобы не мешали.
– Проверь ботинки.
Ты наклоняешься, перешнуровываешь их покрепче. Знаешь, что значит потерять обувь в беге. Я тем временем сдергиваю баррикаду у двери – доски с скрипом поддаются, осыпая пол щепками.
За дверью – коридор. Пустой. Но запах… Гниль, пыль, что-то ещё. Металлическое.
– На улице тихо, – говорю, прислушиваясь.– Но это ничего не значит.
Ты киваешь, на ходу натягиваешь капюшон. Худи болтается на тебе, как мешок, но ты не жалуешься. Никогда не жалуешься.
– Маршрут? – спрашиваешь, поправляя ремень сумки.
– Через старую школу. Там, может, ещё что-то осталось.
Ты морщишь нос. Первая ступенька скрипит под ногой.
Рассвет.
Тишина.
– Вперёд.
Город как будто замер во времени. Брошенные машины. Слишком быстрый рост растительности. Закидываешь найденный леденец в рот.
– Эй!– хватаю тебя за запястье, прежде чем ты успеваешь разгрызть конфету. – Откуда?
Глаза сужаются, ты выдергиваешь руку, но леденец всё же выплёвываешь в ладонь. Липкий, розовый, с треснувшей обёрткой. Находка в разгромленном киоске у школы.
– Ты же не идиотка…—шиплю, выхватывая сладкое и швыряя его в кусты.
– Последний, кто ел такие, пускал