Мой папа упорно обучал нас «правильно» думать практически обо всём: от политики до поп-культуры, от теологии до модных тенденций. (Очевидно, мы не смогли бы обойтись без его советов, как одеваться.)
Разговоры за семейным ужином состояли исключительно из рассуждений папы о недостатках современного мира, а мы должны были повторять его слова в точности. Но я – всё равно! – искала несоответствия в его аргументах и указывала на них. Вероятно, вам это кажется невыносимым времяпрепровождением, но, хотите верьте, хотите нет, мне нравилось с ним спорить. Ему тоже. Ему нравилось наблюдать за тем, как я подыскиваю верные контраргументы и оттачиваю тактику ведения споров. Когда я была маленькой, он всегда умел найти недостатки в моей точке зрения. Но с годами моя способность замечать противоречия становилась совершеннее, и всё более разумные аргументы с моей стороны обескураживали папу.
Мой папа и я
В какой-то момент эти споры перестали доставлять нам удовольствие. Между нами не было не только согласия, но со временем и уважения. Если точнее, мы стали ненавидеть точки зрения друг друга, и эта ненависть окрашивала наше восприятие и мнение. Я считала его позицию в отношении смертной казни дикой, а он считал мой подростковый феминизм аморальным и иррациональным. Я считала его точку зрения о социальном обеспечении лицемерной, расистской и корыстной, а он считал мои меняющиеся взгляды на религию еретическими и богохульными. Для нас плохая идея стала тождественна плохому человеку. В моих глазах сам отец (не только его аргументы и идеи) стал злым, лицемерным, корыстным расистом. В его глазах я (не только мои аргументы и идеи) стала аморальной, неразумной, богохульной. К тому времени, как он скончался, мы уже несколько лет не разговаривали по-человечески, по-дружески, без споров.
Мои отношения с отцом были отражением того, что происходило в культуре США тех лет. Когда я родилась в 1970-х гг., политическая поляризация была минимальной. Сегодня, 50 лет спустя, она достигла максимума. Опрос, проведённый в 2022 г., показал, что 40 % людей считают главным врагом США полярную политическую партию, а не какую-либо внешнюю силу[2]. В преддверии выборов 2020 г. 89 % сторонников Трампа верили, что победа Байдена нанесёт стране непоправимый ущерб, а 90 % сторонников Байдена были убеждены, что победа Трампа станет причиной катастрофы[3]. Мы больше не боремся с идеями и аргументами, с которыми не согласны: мы боремся с людьми, которые их высказывают, считая этих людей плохими.
В последние годы наших споров каждый был уверен в абсолютной правоте своих идей. И чем сложнее становился мир, тем сильнее мы верили в собственную правоту. Мой отец был твёрдо убеждён, что мне «промыли мозги» в университете, где я училась и (в дальнейшем) работала, и что недуг, присущий поколению X[4], сразил меня и людей, с которыми я общаюсь, и что мой взгляд на текущие события искажён газетой The New York Times, которую я начала читать ещё в студенческие годы. Именно ограниченное и избирательное знакомство исключительно с либеральными идеями, по словам моего отца, заставило меня поверить в то, во что я верила. И мои убеждения были очевидно (и безусловно) неправильными. Он часто называл меня «либералом с кровоточащим сердцем» и считал, что мои политические взгляды основаны на эмоциях, а не на разуме. Именно поэтому мне не следовало разрешать голосовать на выборах, ведь политика – удел рациональных людей с разумными взглядами. Он верил, что если бы я внимательно выслушала противоположную сторону, то изменила бы образ мыслей на правильный, но мне мешает моя ограниченность, являющаяся продуктом моего радикального феминизма.
Я же считала, что для отца его абстрактные политические идеи важнее реальной жизни и что он предпочтёт бескомпромиссный идеал полезному и реалистичному решению проблемы. Он голосовал за политиков, которые хотели отменить систему социального страхования, хотя впоследствии он не смог бы прожить без неё. Столкнувшись с реалиями серьёзной политической или социальной проблемы (например, с эвакуацией людей после урагана «Катрина»[5] или бездомностью, растущей с 1980-х гг.), он чаще рассуждал о таких абстрактных идеях, как «личная ответственность», «вмешательство правительства» и «свободное волеизъявление», чем о выживании, эффективности, времени реагирования или затратах. Я также думала, что отец не понимает других точек зрения, так как недостаточно общается с непохожими на себя людьми. Он жил в тесном сообществе, где люди думали, выглядели и голосовали так же, как он. За исключением военной службы в 1950-х годах, он никогда не жил за пределами американского Юга. Хотя он был заядлым читателем, он читал только те книги, с которыми был заранее согласен. Он слушал исключительно консервативные радиостанции или смотрел Fox News[6]. Намертво вцепившись в свои идеалы, он, по-моему, не смог бы понять идеи, которые шли вразрез с его мнением. Мы объясняли ошибочность суждений друг друга недостатком осведомлённости.
Как вы понимаете, наши споры шли по кругу. Если он присылал мне новостную статью, я часто считала, что она не содержит ни