«Нужно подниматься, – пролетела шальная мысль, выдав очередную порцию боли, – иначе я могу рухнуть прямо в свою же лужу». Эта мысль хоть и была шальной и глупой, но придала чуть энтузиазма, и, отползя чуть в сторону, Добр все же встал, но тут же рухнул обратно. Теперь уже, правда, на колени. Стоять без опоры он не мог, поэтому стоило найти, обо что можно было опереться. Мутными глазами от само собой хлынувших слез он осмотрелся, наткнулся на темный силуэт справа и пополз к нему. Опершись, Добр встал. Под пальцами поскрипывал уголь.
– Сгоревшая изба, – понял он.
Сейчас нужно вспомнить последнее, что было перед падением без сознания. А воспоминания были все страшные, кровавые, и видеть их снова не хотелось. Но надо.
Деревня Любово стояла недалеко у леса, куда в случае чего бежали прятаться крестьяне, но возле двух огромных полей, на которых они возделывали на продажу жито. Поле со своей рожью было чуть в стороне. А как вы хотели? Кто же будет есть то, за что деньги платят? Вот и получалось, что пшеничную муку возили на ярмарку в Князьгород, а сами кушали хлеб ржаной. Один знахарь мимо идущий сказал, что так даже полезнее.
Стояла деревня Любово на землях Князьгорода, но недалеко от границы с Южнодаром. В отличие от князьгородской пехоты, южнодарцы же предпочитали конницу. Земли Южнодара были куда как плодороднее князьгородских, чистый чернозем, но им все было мало, оттого частенько южнодарцы ходили за свои границы грабить села. Обычно отбирали тоже зерно, иногда девок на продажу в дальние южные страны забирали, но сильно не буянили. А зачем? Доить живую козу лучше постоянно, чем один раз молока попить да мясца поесть. Крестьяне с этим давно смирились, прятали основную часть зерна, девок в лес уводили или совсем все уходили. До Любово южнодарцы доходили редко, тут нечасто появлялись разъезды князьгородские, но бывали.
Обычно население всем скопом бежало прятаться в лес. Но сейчас, летом, когда жито еще не поспело, южнодарцев никто не ждал. А они нагрянули. И нагрянули не грабить, а разорять. Что-то не поделили два князя, и один решил рейдом в отместку пройтись по землям двоюродного брата своего. Не успели любовцы уйти в леса, не успели деток малых да девок красных укрыть, налетела ранним утром, когда петухи еще только просыпались и орать во весь голос еще не собрались, конница лютая. И пошла-поехала кровавая рубка. Мужики да некоторые бабы за топоры и вилы схватились, дома свои защищать, да только куда им супротив умелых воинов на лошадях да при пиках и сабельках. Добр тоже схватился за вилы, и даже успел свалить одного конника, и даже тыкнуть в него лежачего. Но сабелька мелькнула над головой, и свалился парень беспамятно на землю сырую. Больше ничего не помнил он, разве тени какие-то, плач детский, а потом темнота. Думал, что помер, но нет, ожил и даже на ноги встал.
В селе царила странная, небывалая тишина. Нет, конечно же, шелестел листьями ветер, пели птички, это все было. Но обычно в деревне всегда стоит людской гам. Люди делают все с шумом, с разговором. Идешь по деревне и то со всеми поздороваешься, как живут узнаешь, над кем-то подтрунишь, и так один человек, а по деревне, чай, много людей ходит туда-сюда. А сейчас стояла тишина.
– Есть кто живой? – крикнул Добр.
Точнее, ему показалось, что он кричит, а в действительности это было что-то среднее между хрипом и шепотом. Зато он опять получил порцию головной боли. Тишина была ему ответом. Слезы постепенно остановились, глаза потихоньку начали видеть. И что они разглядели, им не понравилось. Добр стоял посреди пепелища, еще недавно зовущегося деревней Любово. Вокруг чернели остатки домов, белели указательными перстами печи, но самое страшное было в витании полчищ мух над лежащими трупами…
И тут в ноздри ударил запах. Жуткий запах разлагающихся трупов, горелого мяса, кострища, и все это одновременно. Добра сразу вывернуло наизнанку. Много в желудке, конечно, не было, но все равно неприятно. В лица людей парень всматриваться не стал, ему и так было плохо. Проведя по затылку рукой, он обнаружил ее всю в крови. Удар пришелся вскользь. Оглушил, нанес рану, но не разрубил черепа, чем и спас человека. Но кровь все еще сочилась из раны, да и состояние было сильно паршивое. Первой мыслью Добра было похоронить всех, кого он сможет. Но сил у него на это не было. Сперва нужно было отлежаться и набраться сил. Возле леса стояла почти незаметная землянка. Напавшие на нее не обратили внимания и не стали жечь, а расстояние до ближайшего строения не дало перекинуться огню сюда. Там внутри рожали бабы, дабы нельзя, чтоб дитятко при всех из тела выходило. Вот туда и направился парень. Землянка была небольшой. Тут не было даже печи. А зачем? Бабы-то только на полдня сюда бежали, когда воды уже отошли. В это время да с потугами даже в лютый мороз не успеешь замерзнуть. Посредине стояло ложе с сеном и шкурами. А еще висели рушники, одним из которых парень замотал голову. После чего Добр упал на ложе и уснул.
Сколько он провалялся в забытьи, он не знал. Может, день, может, два, а может, и больше. Периодически он вставал до ветру. Сначала решил дойти до леса, но передумал и отошел всего пару шагов от землянки.