Из литературного наследия Апухтина. Петр Быков

а А. В. Хвостова. Пятидесятые годы прошлого века застают Екатерину Александровну в Петербурге. И вот в это время ей пришлось сыграть некоторую роль, иную, конечно, и в жизни другого поэта. А какую именно, видно из его экспромта, посвященного Е. А. Хвостовой:

      Добры к поэтам молодым,

      Вы каждым опытом моим

      Велели мне делиться с вами;

      Но я боюсь… Иной поэт,

      Чудесным пламенем согрет,

      Вас пел могучими стихами.

      Вы были молоды тогда,

      Для вдохновенного труда

      Ему любовь была награда.

      Вы отцвели – поэт угас,

      Но он поклялся помнить вас

      «И в небесах и в муках ада»…

      Л верю клятве роковой,

      Я вам дрожащею рукой

      Пишу свои стихотворенья

      И, как несмелый ученик,

      У вас, хотя б на этот миг,

      Прошу его благословеньи.

      Этого благословения Лермонтова просил Алексей Николаевич Апухтин. Рано обнаружил он блестящие способности и умственное развитие, пристрастившись к чтению, к стихам в особенности, и обнаружив необычайную память, которою отличался до конца жизни. В восемь-девять лет с увлечением декламировал он шедевры пушкинской и лермонтовской поэзии. И рано проснулся в нем его собственный поэтический дар, которому ни домашние ни даже мать Апухтина, изумлявшаяся почти феноменальным способностям пламенно любимого сына-баловня, не придавали особенного значения… Но вот в 1852 году он был отвезен в Петербург и отдан в приготовительный класс Училища Правоведения, где, мимоходом сказать, поступлению его в седьмой низший класс уже предшествовала слава «будущего Пушкина», так как начальство училища да и воспитанники его сразу обратили внимание на удивительно одаренного, многообещающего ребенка.

      «В воображении их, – рассказывает один из биографов поэта, знавший его в самой ранней молодости, – в особенности питомцев училища, соперничавших во всем с Александровским Лицеем, до высоких воротников и широчайших обшлагов на рукавах мундиров включительно, «витала затаенная надежда предвосхитить старые лавры лицея. У лицея, дескать, был Пушкин, а у нас будет Апухтин!» С поступлением в училище он начал все чаще посещать дом Хвостовых, где, все еще жившей воспоминаниями о Лермонтове Екатерине Александровне декламировал его стихотворения, а на ряду с ними и свои собственные попытки творчества. Чуткая к красоте женщина довольно скоро угадала в своем госте, белокуром, голубоглазом правоведе, несомненное присутствие искры Божией, всячески поощряла его талант и собственноручно вносила в заведенную для этого тетрадь его стихотворения в строгом хронологическом порядке.

      На заглавном листке тетради красовалось: «Собрание стихотворений Алексея Николаевича Апухтина. Часть первая. 1852–1857. С.-Петербург. Екатерина Хвостова», – и первым, внесенным в эту тетрадь, произведением двенадцатилетнего поэта (он родился 15-го ноября 1841 г.), помеченным 27 августом 1852 г., был «Романс», навеянный не то Дельвигом, не то Мерзляковым. По странной случайности «Романс» звучит именно тем тоном, в котором написана большая часть стихотворений Апухтина, – звучит тихой грустью, безропотностью:

      Что мне делать одинокому?

                Только все грустить

      Да по милой по сторонушке

                Горьки слезы лить.

      Целый век мне лишь кручиниться

                Дан удел судьбой.

      Подопру я, став у дерева,

                Голову рукой.

      Посмотрю на небо тихое,

                Слезы вдруг полью

      И родную, заунывную

                Песню заною:

      Понеситесь, ветры буйные,

                Но долам, горам,

      Погуляйте вы, родимые,

                По златым полям.

      Принесите вы мне весточку

                Из родной страны

      И напомните несчастному

                Про былые дни.

      Стану, стану я у дерева,

                Буду, буду вам внимать,

      И слова, слова заветные

                Стану повторять…

      О, страна, страна родимая!

                И люблю тебя,

      И к тебе стремится думою