– Я сознаюсь, сказал пастор: – что если смотреть чувственным оком, то это такая вещь, которая, даже в самом выгодном свете, не может нравиться. Но, друг мои, если смотреть внутренними очами человека – глазами сельского философа и доброго прихожанина – то я скажу, что от такого небрежения и забвения делается грустно.
Сквайр сурово взглянул на пастора, не переставая смотреть на указанный предмет. Это была поросшая мхом, провалившаяся посредине, с окнами, лишенными рам и похожими на глаза без век, колода[2], с репейником и крапивой на всякой трещине, разросшимися точно лес. В добавок, тут поместился проезжий медник с своим ослом, который принялся завтракать, обрывая траву по краям окон и дверей разрушенного здания.
Сквайр опять сурово посмотрел на пастора, но как умел, в некоторой мере, владеть собою, то укротил на некоторое время свое негодование, и потом, с быстротой, бросился на осла.
У осла, передния ноги были сцеплены веревкою, к которой был привязан чурбан, и под влиянием этого снаряда, называемого техниками путы, животное не могло избежать нападения. Но осел, повернувшись с необыкновенною быстротой, при первом ударе тростью, задел веревкой ногу сквайра и потащил его, кувыркая, между кустами крапивы; потом с важностью нагнулся, в продолжение этой процедуры, понюхал и полизал своего распростертого врага; наконец, убеждаясь, что хлопотать больше нечего, и что всего лучше предоставить развязку дела самой судьбе, он, в ожидании её, сорвал зубами цветущую и рослую крапиву вплоть к уху сквайра, – до такой степени вплоть, что пастор подумал, что вместе с крапивой откушено и ухо, каковое предположение было тем правдоподобнее, что сквайр, почувствовав горячее дыхание животного закричал всеми силами своих мощных легких.
– Ну что, откусил? спросил пастор, становясь между ослом и сквайром.
– Тысячи проклятий! кричал сквайр, вставая и вытираясь.
– Фу, какое неприличное выражение! сказав пастор кротко.
– Неприличное выражение! попробовал бы я вас одет в нанку, сказал сквайр продолжая вытираться: – одеть в нанку да бросить в самую чащу крапивы, с ослиными зубами вплоть к вашему уху….
– Так значит он не откусил его? прервал пастор.
– Нет то есть по крайней мере мне кажется, что нет, сказал сквайр, голосом, полным сомнения.
И вслед за тем схватился он за слуховой орган.
– Нет, не откушено: тут.
– Слава Богу, сказал пастор с участием.
– Мм, проворчал сквайр, который все продолжал вытираться. – Слава Богу! Только посмотрите, я весь облеплен репейником. Вот ужь желал бы знать, для чего созданы крапива и репейник.
– Для питания ослов, если только вы позволите им, сквайр, отвечал пастор.
– Ах, проклятые животные! вскричал мистер Гэзельден, снова закипев гневом, в отношении ли ко всей породе ослов, или по чувству человека, уязвленного сквозь нанковую одежду крапивой, которая теперь заставляла его ежиться и потирать разные пункты своего выпачканного платья. – Животное! продолжал он, снова подняв палку на осла., который почтительно отступил на насколько, шагов и теперь стоял, подняв свой тощий хвост, и тщетно стараясь двигнуть передней ногой, которую кусали мухи.
– Бедный сказал пастор с состраданием. – Посмотрите, у него стерто плечо, и безжалостные мухи именно тут и напали.
– А я так радуюсь этому, сказал сквайр злобно.
– Фи, фи!
– Вам хорошо говорить, фи, фи. Не вы, небось, попали в крапиву. Вот толкуй после этого с людьми!
Пастор пошел к каштану, росшему на ближнем краю деревни, сломил сучок, возвратился к ослу, прогнал мух и потом бережно положил лист на стертое место, в защиту от насекомых. Осел поворотил головою и смотрел на него с кротким удивлением.
– Я готов прозакладывать шиллинг, что это первая ласка, которую тебе оказывают в продолжение многих дней. А как легко, кажется, приласкать животное!
С этими словами, пастор опустил руку в карман и вынул оттуда яблоко.
Это была большое, краснощокое яблоко, одно из яблоков прошлогоднего урожая от знаменитой яблони в саду пастора, и которое он принес теперь какому-то деревенскому мальчику, отличившемуся в последний раз в школе.
– Да, по всей справедливости Ленни Ферфильд должен иметь пред другими преимущество, пробормотал пастор.
Осел подряд ухо и робко придвинул голову.
– Но Ленни Ферфильд может точно также удовольствоваться двумя пенсами; а тебе для чего два пенса?
Нос осла коснулся теперь яблока.
– Возьми его, во имя сострадания, произнес пастор.
Осел взял яблоко.
– Неужели у вас достает духу? спросил пастор, указывая на трость сквайра, которая снова поднималась.
Осел