Рассыпая звезды и цветы.
Я не знаю, где ты их взяла,
Только от чего ты так светла
И тому, кто мог с тобой побыть,
На Земле уж нечего любить?
Николай Гумилев
Прорываясь сквозь кусты, натыкаясь на валяющиеся на земле палки и бревна, Анна пыталась как можно дальше убежать от своих преследователей с той скоростью, которую могло ей позволить текущее состояние. Главным своим достоинством Графиня де Ла Фер всегда считала способность не унывать, не сдаваться и с высоко поднятой головой переступать сквозь препятствия и ловушки жизни. Но… давайте на чистоту – очень сложно оставаться позитивной, когда убегаешь от охотничьих собак будучи на последнем месяце беременности, тяжело оставлять себе надежду на спасение, когда окровавленное плечо приносит невыносимую боль, а жар, скорее всего, говорит о распространяющейся инфекции. Так что не судите строго бывшую шпионку Кардинала за то, что она лишь смутно напоминает дикую амазонку, энергично удирающую от врагов.
Часть 1
Все чаще Оливье ловил себя на мысли, что ему несказанно повезло, кто-то сверху смилостивился над бывшим мушкетером, простив его грехи и дав ему шанс восстановить отношения с женой. Супружеская встреча в таверне «Красная голубятня» семь месяцев назад помогла ему признаться в своих чувствах к Анне, а результатом их близости стала все более округляющаяся талия бывшей шпионки. Мысль о наследнике, которого носила под сердцем графиня, наполняла жизнь Оливье новым смыслом.
Они с женой заново освятили свои клятвы в церкви в присутствии Портоса, Арамиса и Д'Артаньяна и маленького Джона, посчитав нужным начать новую жизнь, окончательно расставшись с прошлым. Миледи и Атос все еще были их частью, но уже как отдаленное напоминание о былых ошибках, взлетах и падениях юности.
На дворе стоял июль, ранее ненавидимый графом, теперь же тепло и солнце летнего месяца добавляли ему радости и надежды. Жизнь в графстве шла спокойно, супругам удалось наладить дела, заброшенные в последние годы. Отношения с Джоном складывались хорошо, мальчик, истосковавшийся по отцовскому вниманию, несмотря на первоначальную холодность, быстро проникся уважением к Оливье, немало этому способствовало то, что граф относился к мальчику как к родному сыну, с заботой и любовью. Его умиляло сходство ребенка с матерью, он часто ловил себя на том или ином жесте, взгляде, который разделяли Анна и Джон. Иногда Оливье вдруг вспоминал о том, что у мальчика был другой биологический родитель (это случалось, когда кто-то напоминал про титул лорда или наследство, доставшееся ребенку от Винтера), в эти мгновения сердце графа болезненно сжималось, ведь он мог быть отцом этого сорванца, если бы тогда на охоте он не повел бы себя как бесчувственное чудовище, если бы дал жене шанс все объяснить. Такие мысли Оливье быстро отбрасывал, прошлое уже не исправить, остается только налаживать будущее, которое неразрывно теперь было связано с его расширяющейся семьей.
Единственным, что немного омрачало настроение бывшего мушкетера, была легкая отстраненность его жены. Она со всей своей чувственностью отдавалась их любовным утехам, но в остальное время как будто бы немного замыкалась в себе. Чаще её можно было застать за книгой или вышиванием, чем за совместной прогулкой с мужем и сыном. Она почти ни на что не жаловалась, не высказывала страхов или переживаний по поводу беременности. Графу иногда казалось, что она настороженно следит за тем, что говорит, что делает, будто считает их отношения столь хрупкими, что любое неосторожное слово или действие все разрушит. Он хорошо помнил её недоверие к нему, которое проявилось со всей силой после обманного письма Винтера, поэтому не торопил ее, со временем она поймет, что Оливье не откажется от неё никогда, что больше не сделает ничего, что могло стать причиной ей боли.
– Оливье? – позвала из другой комнаты его Анна.
Граф, не задумываясь, подошел к жене. Она сидела на диване, весь её вид свидетельствовал о глубоком несчастье.
– Что случилось? Анна, тебя кто-то обидел? Тебе больно?
– Я хотела застегнуть туфли, а там.. – графиня всхлипнула, что было ей совершенно несвойственно.
Оливье с тревогой опустился на пол, приподнял подол ее пышного платья, пытаясь понять, что расстроило его жену, но ничего необычного не обнаружил. Взяв ее аккуратную ножку, он приподнял ее и осмотрел щиколотку.
– Анна, что там? Я не вижу ничего страшного.
– Ты что ослеп, Оливье? Посмотри на икры, они опухли. Я не могу влезть ни в одну обувь, кроме этих туфель, мои ноги уродливы. Если они так выглядят, я даже боюсь посмотреть на все остальное. Я выгляжу как слон.
Оливье едва заметно улыбнулся. Ну наконец-то! От своих сослуживцев, которым посчастливилось стать отцами, он часто слышал о неуверенности из-за изменений в фигуре их жен, о бесконечных жалобах. С одной стороны, его радовало, что Анна не относится к числу таких женщин, он даже успокаивал себя тем, что это ее вторая беременность, возможно, поэтому ей проще принять свою внешность, но, с другой стороны,