Каждое утро свершался на Олимпе этот торжественный ритуал. Как только красный краешек солнца, выползал из-за темно-серого горизонта, боги, позёвывая и вздрагивая от утренней прохлады, собирались на Олимпе, дабы выслушать очередную мудрую речь всемогущего Громовержца. Так было им заведено.
Заведена была и та длительная пауза, какую ежедневно выдерживал Зевс, ожидая пока солнце, не поднимется до его головы и не превратится там, в огромную сверкающую корону. Пауза продолжалась так долго, что любому смертному выдержать её не под силу, непременно бы смертный попробовал выяснить причину столь затянувшегося молчания, но боги к странностям своего властелина привыкли и ничему не дивились. На то они и боги.
Каждый из них думал о своём: Гефест о прохудившихся кузнечных мехах, Арес о новом мече из особого сплава, Гера о непостоянстве супруга, а Афродита то и дело заглядывала в серебряное зеркальце. И столько радости отражалось у богини на её прекрасном лице, что даже Зевс, воспарив незаметно для других бестелесным духом над красавицей, глянул в блестящее серебро. И каковым же оказалось удивление Громовержца, когда он увидел в серебре не бесподобный лик богини, а остров, омываемый со всех сторон ласковыми волнами бирюзового моря.
– Что это? – шепнул дух на ушко Афродите.
– Моя мечта, – тихо вздохнула та. – Только вот людей там развелось, как блох на хвосте бродячей собаки. Загадили всё. Я бы многое отдала тому, кто помог бы очистить мою мечту от этих противных тварей.
– Я помогу тебе, – не нарушая традиций молчания, мысленно пообещал Зевс Афродите.
– Ты прогонишь людей с острова? – так же мысленно переспросила Громовержца богиня.
– Нет, – покачал головой Зевс, передавая собеседнице очередную порцию мыслей. – Они уничтожат себя сами. Стоит мне только щелкнуть пальцем, и они начнут…
Громовержец поднял вверх могучую руку, раздался щелчок подобный грому средь ясного неба и все боги обратили взоры на сверкающие в солнечных лучах золотом пальцы властителя.
Смотрели боги на этот щелчок с изумлением. Сонный Пан от неожиданности даже выронил свирель, которая больно ударила по мизинцу ноги богиню справедливости Афину. Афина поморщилась от боли и одарила бога-уродца подзатыльником. Пан обиженно вскрикнул, но боги зашикали на него. А в это время быстроногий Эрмий мчался к морю, исполнять тайный приказ Зевса. Следом за Эрмием неторопливо плыл над изумрудной гладью вод бог сна Гипнос – зевающий мальчик с цветком мака в правой руке. Вокруг головы Гипноса порхала какая-то мелкая птаха.
Зевс глянул вслед удаляющимся богам, почесал бороду, откашлялся и сказал громко.
– Странно, как смертные люди за всё нас богов обвиняют! Им кажется, все их беды от нас…
На дворе усадьбы царя Птифея суета и тревога. Дворня с криками носилась вокруг дворца и чего-то настойчиво искала, а сам хозяин стоял на мраморных ступенях и громко взывал к небу.
– За что боги прогневались на меня?! Я знаю, чьи это козни! Я уничтожу его вместе со всем родом! Ничто этим утром не предвещало беды. Птифей, царь северной части этого острова, проснулся от пения соловья за окном, сладко потянулся, глянул на лепестки цветущего апельсинового дерева, у окна и тут же вздрогнул. Сон страшный вспомнился Птифею и померкло всё сразу. А приснилось царю вот что: огромный сад, усаженный диковинными деревьями, где в зелени среди лазоревых цветов, золотом сияли сочные и ароматные плоды, сладость которых подобна только амброзии с нектаром. А под деревьями всюду цвели розы. Белые, красные, и таких цветов, каких еще свет никогда не видывал. И идут средь того великолепия – Птифей с супругой Алфеей. Неспешно идут, вдыхают божественный аромат и, вдруг… Разверзается ствол дерева иссиня-черным дуплом, и выползает оттуда огромная змея. Птифей и вскрикнуть, не успел, как змеища подхватила его жену за талию и утянула в изумрудную зелень цветущего сада…
Птифей сразу же побежал на половину жены и взвыл там. Пустым и холодным оказалось ложе Алфеи. А на полу несчастный муж нашел серебряную застёжку от плаща, сделанную наподобие львиной головы с кривым глазом. Такая голова была символом его давнего соперника – Гилоса, царя южной части острова. И страшные подозрения голодными волками вгрызлись в душу Птифея. Он выругался, велел прислуге держать язык за зубами до поры до времени, а сам выбежал на улицу, вознес руки к небу и закричал.
Маг Серпедон не помнил, как вчера уснул, а потому очень не хотел просыпаться. Он повернул голову, открыл правый глаз и увидел чудовище. Чудовище храпело, приоткрыв пухлые губы цвета жирных дождевых червей. Крылья красного носа чудовища слегка подрагивали, а в уголке рта его готовилась к путешествию капелька мутной слюны.
– О, небо, – подумал Серпедон, осторожно поднимаясь с лежанки, стараясь не потревожить гостя, – зачем ты придумало скифов и неразбавленное вино?
Скиф Анахар, храпящий сейчас на гостевом ложе, был ненавистен Серпедону именно за то, что надоумил