Настала зима. бесконечные ночи были невыносимы вследствие сырости и холода в Таниле. Король обратился с просьбой к Конвенту о доставлении теплой одежды для его семьи. Ее заставили ждать. Королева проводила ночи в шитье необходимого платья для дофина и дочери, одежду короля чинила сестра его, принцесса Елизавета, ибо Людовику XVI не дозволяли иметь иного костюма, кроме того, который был на нем. Даже опускавшегося хлеба не хватало королевской семье, и Мария-Антуанетта через Клери, единственного из слуг короля, которому дозволялось навещать заключенных, послала жене пекаря свою мантилью с кружевами. Теперь у них хлеба было вдоволь. Но вскоре заключенных лишили возможности сноситься с внешним миром, разрезали кушанье на мельчайшие куски, чтобы как-нибудь в них не пронесли какой-нибудь записки. Только Клери время от времени доставлял вести о событиях в столице и во Франции. Эти вести имели очень мало утешительного.
Но еще горше стала жизнь несчастного узника, когда его разлучили с семьей. Король был заключен в большой каземат Таниля. Ему разрешалось только обедать вместе с семьей. Затем королевскую семью постигла новая жестокость. Дофина лишили материнского ухода и поместили его при отце. Тщетно мать умоляла позволить Людовику XVII остаться при ней хоть в те дни, когда король болел тифом. И вот чего опасались, то и случилось: дофина постигла та-же болезнь. Но и тут матери не позволили быть при больном ребенке. На свою беду несчастный дофин оправился.
11 декабря 1792 г. в час пополудни в Таниль явились мэр Шамбон, прокурор Шометт и другие чиновники Коммуны, а также Сантерр, главнокомандующий национальной гвардии, с своими адъютантами. Мэр объявил Людовику XVI о V-й статье декрета 6 декабря, в силу которой «Людовик-Капет» должен был предстать перед Конвентом для ответа на вопросы его президента. «Капет не мое имя», возразил король, «так звали одного из моих предков… Я последую за вами не из повиновения Конвенту, а потому, что власть в руках моих врагов». И он отправился в дождливую погоду через Вандомскую площадь в зал заседаний Конвента. Баррер на президентском кресле держал список 57 вопросов и сказал: «Людовик, вы можете сесть». Людовик XVI сел. Все предложенные ему вопросы в сущности сводились с следующему: «Людовик, ты, который был королем, признаешь ли себя виновным в том, что делом и словом ты пытался остаться королем?» Обвиняемый на большую часть обвинений отвечал «нет» или заявлял: «я этого не делал или поступал так по существовавшим тогда законам».
Вечером между 6 и 7 часами Людовик XVI вернулся в Таниль. Он попросил отвести себя в семье его. Но стража объявила, что не имеет права это сделать. Просьба короля, в которой присоединилась и Мария-Антуанетта, была доложена властелинам революции. Они только через четыре дня постановили решение: ни королева, ни принцесса Елизавета не могут видеться с Людовиком во все время его процесса; детям разрешается приходить к нему, но под условием, чтоб в таком случае они уже не виделись ни с матерью, ни с теткой. Несчастный отец, узнав о такой резолюции, сказав Клери: «видите, какая жестокая альтернатива предлагается мне; я не могу решиться взять к себе моих детей, для дочери моей это было бы совершенно невозможно, а относительно сына я понимаю, какое горе я доставил бы этим его матери. И так я должен принести и эту жертву». Какая тонкость чувств: чтоб уберечь мать от печали, Людовик XVI готов один испить всю чашу страдания!
Меж тем Конвент спорил и совещался. С утра до ночи с трибуны гремели речи об этом небывалом процессе. Временами весь зал заседания наполнялся криками гнева и ярости. Наконец, порешили: Людовик должен явиться и оправдываться 26 декабря. В эти тяжкие дни несчастному королю досталась единственная радость. Он узнал, что, кроме избранного им адвоката Тронше и юного Десеза, для защиты Людовика XVI предложил свои услуги его бывший министр, почтенный старец Ламуаньон де-Малерб. 14 декабря 1792 года он явился в королю. Людовик XVI заключил его в свои объятия. Оба плакали. «Ваша жертва», сказал король Малербу, «тем более великодушна, что вы подвергаете риску свою жизнь, но моей не спасете».
В своем роковом конце Людовик XVI был твердо убежден, о чем свидетельствует его завещание, составленное 25 декабря. «Ревомеждую моих детей», говорится в этом завещании, моей жене, в нежной материнской любви которой я не сомневался никогда; рекомендую ей воспитать их хорошими христианами и честными людьми, которые считали бы высокое положение в этом мире – если им суждено занимать его – опасным благом и обращали бы свой взор на единственно верную и прочную славу вечности… Моим детям рекомендую после того, чем они