Там, где я когда-то делал утренние пробежки среди поля подсолнухов, выросли башни новых корпусов, аккуратные газоны и аллеи.
В гаванях на море и на Днепре множилось количество моторных лодок и яхт. А окрестные холмы покрывались зеленью дачных участков и совсем немаленьких домиков. Снабжение здесь всегда было сравнительно неплохое, даже в последние перестроечные годы. А овощи и фрукты дешевые. На рынке их покупали только приезжие: ведь почти у каждого были свои.
Здесь жили красивые, веселые, хорошо одетые, уверенные в своем будущем люди. Я приезжал сюда раз в год на каникулы, а потом гораздо реже – на недельку по отпускам. И мне хорошо были видны происходящие перемены (перемены к лучшему!). Проложили новую асфальтовую дорогу до Кременчуга. На Спецстрое сразу за нашим домом построили целый квартал.
У моих родителей появились холодильник и телевизор. Отец купил новую моторную лодку. И отец, и мама, и сестра, после окончания школы, и большинство моих бывших одноклассников работали на Заводе, «Заводе чистых металлов».
Даже мой одноклассник Сергей Бахусев, закончивший Харьковский Физтех и получивший распределение в Дубну, добился перевода на Завод. Сергей всегда отличался практической хваткой и умением видеть перспективу.
Возвращаясь в Москву, я безошибочно узнавал командировочных в попутчиках по вагону, все чаще приезжавших на Завод по разным вопросам. Их выдавал загадочный блеск глаз и то, с каким видом доставали они под пиво золотых божественно пахнущих копченых лещей – презент уважаемым коллегам от администрации Завода.
Директор Завода знал, как угодить должностному лицу из столицы.
Как пролог грядущих несчастий грянул Чернобыль.
И все закончилось развалом Союза. Никому больше не нужной оказалась продукция Завода.
Цеха закрылись и люди оказались на улице, предоставленные сами себе. Город в одночасье перешел в разряд депрессивных. То, что раньше казалось преимуществом, обернулось серьезной бедой. Практически один Завод давал работу и кормил весь этот город.
Но вот когда он закрылся – найти другое место работы оказалось почти невозможным.
Сначала многим казалось, что это какой-то дурной сон, что скоро все наладится, цеха откроются и все опять будет, как прежде.
Но проходил месяц за месяцем, у большинства закончились припасенные на черный день деньги, и тогда наступило отчаяние.
В довершение ко всему, совсем молодые и прежде ни на что не жалующиеся люди начали болеть, врачи, к которым они обращались, многозначительно поджимали губы и намекали, что виной всему было вредное производство: «химия».
Года через два или три уже нельзя было узнать этот некогда беззаботный городок.
Отдел маркетинга
В апреле девяностого года я выиграл выборы в районный совет по своему избирательному округу и окончательно понял, что на работе в райкоме мне больше делать нечего.
Я созвонился со своим хорошим знакомым Мухой и пришел к нему в институт на Юго – Западе Москвы.
– А это ничего, что я иногда буду уходить на сессию райсовета? – спросил я у Мухи.
– Это вполне нормально, – ответил он, – вот наш директор хочет выставить свою кандидатуру на выборах в Моссовет, так что поделишься опытом.
Я, разумеется, согласился. Муха познакомил меня с директором Института Олегом Александровичем Пшеничниковым. Тот воспринял мой переход с энтузиазмом, и мне быстро оформили запрос.
Наступил май 1990 года. Эту весну я встретил на новой работе. И впервые за десять лет я был свободен от опостылевшей обязанности оглядываться на мнение партийного начальства.
Свобода! – я в первый раз почувствовал ее вкус. Для меня начиналась новая жизнь, но я без колебаний привнес в нее все умения прежней аппаратной жизни.
Моя должность звучала несколько загадочно и непонятно: гип – главный инженер проекта. Теперь я работал не в «почтовом ящике», а во вполне открытом ведомстве под названием ГосНИИПроект, одном из многочисленных институтов, входящем в обойму Госстроя, которым, между прочим, с недавних пор руководил Борис Николаевич Ельцин.
Правда, уже придя в первый раз на работу, я был несколько обескуражен. Оказывается, Муха взял меня не в свой отдел, как обещал, а определил в отдел маркетинга института. Однако отступать было уже поздно. В конце концов я решил, что заниматься маркетингом можно и в институте в целом, и начал присматриваться к жизни ГосНИИПроекта.
Это был достаточно интересный момент в жизни государственных проектных институтов (а ГосНИИПроект был головным предприятием в этой линейке). От полной зависимости от центра и государственного обеспечения в ускоренном темпе они двигались к полной свободе (и от бюджетных ассигнований в том числе) и находились, так сказать, в состоянии полураспада.
Не только в ГосНИИПроекте был введен хозрасчет, но и отделы могли получать практическую независимость. Правда,