Но вот незадача! В тот вечер почти все столы и лавки были заняты: яблоку негде упасть. Приуныла Смерть: не возвращаться же в чертоги Фортуны, как следует не напившись. В жизни и так мало радостей: только и делай, что целыми днями шляйся по миру, души собирай, а потом складывай их кости в мозаику, да чтобы всегда разная получалась, а то госпожа заскучает.
– Путник! Да-да, ты в балахоне и с косой! – крикнул один из людей и помахал Смерти рукой. Разодет этот смельчак был в двухцветную одежду: одна половина черная, как глазницы Смерти, а другая светлая, как локоны Фортуны.
«Он меня видит», – Смерть приятно удивилась. Давненько он не встречал всевидящего – таких Фортуна с рождения наделяла особенным зрением, и они замечали в людях плохое и хорошее, а в остальных – истину. Как и сейчас «черно-белый» узрел в Смерти ее истинный лик и не испугался ни пустых глазниц, ни костлявого обличия. Разве что взглянул на собственное отражение в лезвии косы, и то чтобы поковыряться в зубах и вытащить застрявшую зелень.
– Кружечку лучшего вина для моего знакомого! – воскликнул он, освободив место рядом.
Смерть с хрустом опустилась за столик у окна и вскоре получила заветный напиток, осушив кружку наполовину и довольно жмурясь.
– Я пришел за тобой, но решил немного передохнуть, – поделилась Смерть.
– Вот как? И сколько же мне отмерено минут? Успею ли я еще напиться? – ничуть не удивился молодой человек с шапкой пепельных, почти седых волос и с турмалиновыми глазами.
– Пожалуй, я задержусь на час, если ты еще раз угостишь меня выпивкой, – подумав, ответила Смерть.
– Тогда у меня есть время рассказать о себе, мы ведь должны познакомиться поближе, – вдохновился юноша.
– Что ж, почему бы и нет, – Смерть приложилась к кружке, медленно обведя присутствующих взглядом.
Никто не обращал на них внимания – все видели местного дурачка, сидящего в углу у окошка и болтающего с самим собой. Перед ним стояли две кружки, и завсегдатаи знали: парень давно рехнулся. Временами его поколачивали, но чаще всего игнорировали. Сидит, пьет, никого не трогает, да и Фортуна с ним! И так обделила парня умом, так хотя бы не лишила таланта выступать на ярмарках.
А юноша все рассказывал о своей жизни, хотя Смерть и так знала, что в детстве мальца нашли в капусте. Чей он был, никому неизвестно. Снесли его в дом для сирот, откуда он выбрался пятилетним мальчуганом и сбежал на ярмарку к местным лицедеям, а затем стал путешествовать с ними по Фе́йту, исколесив королевство вдоль и поперек, разве что за море побоялся сунуться. Он вернулся обратно в родную деревню, где стал выступать как шутник и танцор-жонглер, даже показывал гимнастические трюки и гадал на картах. Шут был открытым и добрым, слова плохого от него не слышали, даже когда пинали. О таких говорили: «Подставит вторую щеку, еще и поблагодарит». Кроме как Шутом, его иначе не называли, при рождении имени ему не дали. Сироты – это просто сироты. Зачем им имена?
Речь Шута лилась плавно и почти усыпила захмелевшую Смерть, но юноша тронул ее за плечо и осторожно потряс.
– Пойдем ко мне, вижу, ты, путник, пришел налегке. Готов поделиться и крышей над головой, и подстилкой с соломой, не обессудь – иных роскошеств нет.
Взглянула Смерть на Шута, но не увидела в его глазах и намека на насмешку. Сидящий перед ней был чист и искренен в своих помыслах. Таких, как он, нельзя предавать праху, а с госпожой он объяснится.
– А знаешь, пожалуй, нам сегодня с тобой не по пути. Ты угостил меня, и я отплачу за твою редкую для мира людей доброту. Отныне ты сможешь увидеть будущее тех, кто будет так же приветлив с тобой, как ты со мной этим вечером, и обратится за помощью.
Шут пожал плечами:
– Но ведь когда-нибудь ты заберешь меня, и я смогу узреть, как своими тонкими нежными пальцами наша великая госпожа перебирает нити судьбы и прядет людские жизни.
Смерти были приятны его слова о хозяйке, как и открытость, забота Шута, угостившего незнакомца вином и не потребовавшего ничего взамен, хотя он знал, кто перед ним.
– Когда ты доживешь до седин, и твои пальцы утратят былую ловкость, а карты покажутся тяжелыми, тогда мы встретимся вновь, будь уверен.
– Позволь же проводить тебя?
Смерть кивнула, и они вместе покинули таверну. На столе сами собой появились монеты, и трактирщик удивленно сгреб их в карман пожелтевшего передника. Весь долг Шута за еду, напитки и постой был оплачен, да еще на год вперед.
Шут проводил Смерть до конца деревни. За воротами они распрощались, и Смерть махнула ему костлявой дланью. Порыв ветра всколыхнул черный плащ, а в пустых глазницах сверкнули кровавые огоньки. Смерть пошла по дорожке, исчезнув в сгущающемся тумане. На миг Шут увидел устланную человеческими костями дорогу, зажмурился, а когда распахнул глаза – все было как прежде.
В тот вечер он вернулся в трактир, поднялся на второй этаж. Жалкий тюфяк в его комнате сменился добротным матрасом, появилась и подушка с теплым шерстяным одеялом, а в давно нетопленом камине весело потрескивали