Брайтвизер заметил эту вещицу и подпал под ее очарование, когда несколькими неделями раньше побывал здесь на разведке один: резная статуэтка четырехсотлетнего возраста до сих пор источает внутренний свет, присущий лишь слоновой кости; она кажется ему подлинным совершенством. После той поездки он все время только и думал о статуэтке, мечтал о ней, и потому теперь вернулся в Дом Рубенса вместе с Анной-Катрин.
В любой системе охраны имеются уязвимые места. Недостаток витрины из оргстекла, как он заметил во время разведки, в том, что ее верхняя часть отделится от основания, если выкрутить всего два шурупа. Шурупы, правда, непростые, и ввинчены с тыльной стороны витрины, куда трудно подобраться, но тем не менее их всего два. Слабое место охраны в том, что охранники – живые люди. Им хочется есть. Большую часть дня, как давно известно Брайтвизеру, в любой галерее за посетителями наблюдают смотрители, сидящие на стуле в каждом из залов. Однако во время обеда, когда часть стульев пустует в ожидании тех сотрудников, кто ушел перекусить, оставшиеся смотрители уже не сидят, а переходят из зала в зал через предсказуемые промежутки времени.
Вот туристы действительно раздражают. Даже в полдень их слишком много, и они никуда не торопятся. Самые популярные залы в музее – те, в которых выставлены полотна самого Рубенса, однако его работы слишком большие, чтобы их можно было безопасно похитить, или же, на вкус Брайтвизера, удручающе религиозные. В галерее «Адама и Евы» выставлены предметы, которые Рубенс лично коллекционировал при жизни, включая мраморные бюсты римских философов, терракотовую статую Геракла и немногочисленные масляные полотна голландских и итальянских мастеров. Статуэтка из слоновой кости, вырезанная немецким художником Георгом Петелем[1], тоже, возможно, была подарена Рубенсу.
Когда мимо проходят туристы, Брайтвизер замирает перед какой-нибудь картиной в позе ценителя искусств: либо со скрещенными на груди руками, либо подбоченившись, либо подперев подбородок ладонью. У него в репертуаре более дюжины поз, и все выражают искреннюю заинтересованность и внимание, даже когда сердце у него заходится от волнения и страха. Анна-Катрин наматывает круги возле входа в галерею, время от времени останавливаясь и присаживаясь на скамеечку, при этом неизменно сохраняя безразличный вид и возможность обозревать подходы к двери. В этой части здания камер видеонаблюдения нет. Их вообще всего несколько штук на целый музей, но Брайтвизер отметил, что к каждой тянутся правильные провода, – случается, в маленьких музеях вместо настоящих камер вешают муляжи.
Вскоре наступает момент, когда, кроме парочки, в помещении больше никого нет. Перемена, происходящая в их поведении, разительна – словно масла плеснули в огонь: забыв о «позе ценителя искусств», Брайтвизер стремительно перемахивает через ленту, преграждающую подступы к комоду. Он выуживает из кармана армейский швейцарский нож, выбирает из многочисленных инструментов отвертку и начинает развинчивать присмотренную витрину.
Четыре поворота на каждый шуруп – может, пять. Лично он считает эту статуэтку шедевром: она всего десяти дюймов в высоту, но как изумительно проработаны детали! Прародители смотрят друг на друга так, словно вот-вот обнимутся, позади вокруг древа познания обвился змий, запретный плод сорван, но еще не надкушен – человечество на грани падения. Услышав негромкое покашливание – это знак от Анны-Катрин, – он отскакивает от комода, легкий, проворный, и вновь переходит в режим созерцателя в тот самый момент, когда появляется смотритель. Швейцарский нож снова покоится в кармане, но теперь с выдвинутой отверткой.
Охранник заходит в помещение и останавливается, затем методично осматривает помещение. Брайтвизер дышит ровно. Музейный работник разворачивается, и едва он успевает выйти за дверь, как процесс похищения возобновляется. Вот так Брайтвизер и движется к цели, рывок-пауза-рывок, скачет по залу, стремительный, словно кузнечик: пара поворотов отвертки, покашливание, еще пара поворотов – и так далее.
Чтобы отвинтить первый шуруп под носом у непрерывно входящих и выходящих туристов и смотрителей, требуется десять минут сосредоточенной работы, даже включая осечки. Брайтвизер не носит перчаток: он готов оставить отпечатки пальцев, лишь бы не жертвовать скоростью и чуткостью прикосновений. Второй шуруп поддается не легче, однако в итоге откручивается и он; когда заявляются новые посетители, в очередной раз вынуждая его отскочить, теперь в его кармане уже два шурупа.
Анна-Катрин