Гипнозу я была не подвержена. Как-то, Танька меня затащила на подобный сеанс. Помню свое ощущение, словно кто-то пытался влезть в одежде и в обуви (причем в грязной обуви) прямо внутрь моих мыслей. Мое возмущение тогда сработало на автомате, будто воздвигнув какой-то барьер, напоминающий грубо сработанную кирпичную кладку. Я, кажется даже, ощутила некое возмущенное давление на эту стену, словно тот, кто пытался проломиться, был недоволен тем, что обнаружил на своем пути это препятствие. Тогда, многие зрители вели себя несколько странно. Кто-то смеялся, кто-то плакал, а кто-то вообще спал. Танька дрыхла, а потом, когда все закончилось, захлебываясь от восторга, рассказывала мне о чудесных видениях, которые она видела, пребывая в этом, на мой взгляд, похожим на обморочное, состоянии. Я, конечно, не была нигилистом, отрицая все, чего сама не испытала, или не видела. Но все ее рассказы мне тогда казались странными, а состояние – неестественным, сродни наркотическому опьянению. А еще с детских лет я твердо уяснила себе, что наркотики – это зло.
Сейчас я ощущала почти тоже самое, только, пожалуй, за исключением одежды и обуви. Теперешнее давление было тонким, я бы сказала, изворотливым, словно весенние ручейки, пробивающие талый снег. Но, все равно, мне это не нравилось. И я, уже более или менее осознанно, воздвигла барьер. Только на этот раз, это была не стена из кирпичей, а толстое стекло, из-за которого и я могла наблюдать, или даже слышать, что творилось в голове у собеседника. Но, человек, стоявший сейчас передо мной, был очень непрост, и, потому, многого мне ни увидеть, ни услышать не удалось. Только какое-то изумление, граничащее с радостным открытием. И все… дальше сразу глухая стена, словно бастион крепости, готовой ко вражеской осаде.
Вся эта, с позволения сказать, процедура заняла очень короткое время, можно даже сказать, какие-то мгновения, и я почувствовала, как давление отступает. Незнакомец (впрочем, чего это я? Он уже назвал свое имя, значит, знакомец) как-то очень скупо улыбнулся, и эта улыбка сразу сделала его лицо похожим на доверчивого, если не сказать, застенчивого ребенка, только очень взрослого ребенка. И сейчас, я бы не дала ему больше тридцати лет. Сделав несколько коротких, почти бесшумных шажков вперед, он опустился на корточки рядом с костром. И как-то непроизвольно, я проговорила, все еще продолжая обращаться к нему на ты:
– Барбарисового отвара хочешь? – И добавила несколько глупо в данной ситуации, будто оправдываясь и пытаясь скрыть свое непонятное смущение: – Очень полезно для здоровья… В нем витаминов много…
Он опять глянул на меня со своей загадочной полуулыбкой, и просто молча кивнул головой. Я принялась ему торопливо наливать в нашу единственную кружку густо настоявшегося рубинового отвара, стараясь не смотреть ему в глаза. Даже самой себе я не хотела признаваться, что его взгляд меня, нет, не смущал, а приводил в некий трепет, словно мне позволили увидеть нечто, чего простым смертным видеть и не полагалось