Дверь открывалась намного медленнее, чем работал мыслительный процесс, листая слайдами образов реальных маньяков и выдуманных персонажей по другую сторону экрана.
Перед нами предстал мужчина в серой старой потертой робе, ладонью закрывавший глаза, и морщась так, будто лучи солнца были копьями!
– Чего надо? – хриплым голосом спросил он.
– Туалетной бумаги, – шепотом ответил я, рассчитывая на реакцию Степы в виде смеха.
Но Степа стоял, как вкопанный, а на лице застыл неподдельный страх.
Он в буквальном смысле вцепился взглядом в того мужика, пытаясь не упустить из вида не единой детали, за которой следуют действия: бей или беги!
Мои шутки – это психологическая защита, что всегда разряжала ситуацию, но от страха у меня согнулись пальцы на ногах, а сердце билось почему-то в пятках.
– Какой бумаги? – не расслышав, переспросил мужик.
– Бумагин! – сымпровизировал я.
– Что Бумагин?
– Бумагин направил к тебе, рассказал, что есть усилители для колонок.
– Ну, есть и что?
– Купить хочу, покажешь?
Не убирая ладони от лица, слегка расставив пальцы, он посмотрел на меня и поспешно сказал:
– Заходи!
– Я не один.
Мужик посмотрел на Степу, легким кивком головы в сторону дал понять – тоже заходи.
– Мужик, там с нами девушки, можно тоже зайдут?
Тот повернулся к нам спиной, медленно заходя внутрь и мы едва расслышали:
– Девушки это хорошо, заходите все.
Фраза: «Девушки – это хорошо»! нас насторожила.
Девчонки, увидев, что мы заходим, ринулись за нами, но мы без слов пытались объяснить, чтобы они остались снаружи. В результате зашли все.
Едва поднявшись на первую ступеньку порога, Степа толкнул меня в плечо и резко глазами сориентировал мой взгляд на внутреннюю сторону двери, где я увидел черно-белое фото преступника с табличкой. Это был он!
Поверх той фотографии была сделана острым почерком надпись «Убийца на свободе».
– Закрывайте за собой дверь, – сказал мужик.
Степа закрыл дверь. Сквозняком всколыхнуло паутину, тускло светящая лампочка небрежно отрывала тени от тех предметов, которым не место было в доме: вилы, рубанки, молотки…
Старый патефон тихо звучал незнакомой композицией сороковых годов, наверное.
Мужик повернулся лицом к нам, стоя над той тусклой лампочкой.
В его морщинах застыла злость. Тонкие поджатые губы, казалось, скрывали волчий оскал, а его холодный и одичавший взгляд, потерявший доверие к человечеству, животной хваткой вырывал наши души кусками! Немного пришли в себя, увидев, что там была девушка!..
В следующей комнате он включил свет, и мы удивились: