Проснувшаяся страсть
Видимо в каждом человеке дремлет то чувство, которое все называют охотничьей страстью. У меня оно дремало недолго и проснулось ещё в раннем детстве, когда я все летние дни проводил в поле, куда выгонял нашу корову на пастбище. Сначала я это делал вместе со старшими братьями, а чуть повзрослев и сам пас нашу кормилицу «Зорьку». У братьев Юрия и Володи, которые были постарше меня, было старенькое воздушное ружьё или «Воздушка», как мы называли его.
Благодаря «Воздушке» длинный летний день становился удивительно коротким для нас. Что только не придумывали братья, чтобы скоротать день: проводили состязания, стреляя по нарисованным мишеням; охотились на многочисленных сусликов и воробьёв, стреляли просто по воде, поднимая высокие фонтанчики и т. д. Стреляли чугунной дробью, ржавые кучи которой отыскивали у брошенных скважин, оставленных геологоразведочной партией (ГРП).
Конечно, и я держал в руках это первое ружьё, постигая азы стрельбы по различным целям. Иногда, когда братья занимались другими играми, я заряжал ружьё дробинкой, которую надо было подобрать по размеру, так как дробь была разных диаметров и часто застревала в стволе, и крался к суслику, столбиком стоящему и периодически посвистывающему, как бы предупреждая всех сородичей о надвигающейся опасности.
Долго выцеливая, я не мог унять волнение, сладко накатывающееся откуда-то изнутри и мешающее сосредоточиться на мушке, когда же видел мушку, то исчезал, как будто расплывался в горячем воздухе, сам суслик. Произведённый хлопок выстрела казался мне пушечным, но странное дело, суслик успевал юркнуть в норку до того, как на его месте поднимался фонтанчик пыли. Это ещё больше разжигало во мне охотничий азарт, и я вновь искал подходящую жертву и начинал все сначала.
Дома же, когда братья уходили, я доставал «Воздушку», рисовал гвоздём на глиняной стене сарая круг и тренировался, набивал не только руку, но и глаз, как говорили братья, подтрунивая надо мной. Доходило до того, что стенка превращалась в сплошное месиво и осыпалась, за что от матери получал не раз затрещины. Но стрелять научился, и не раз попадал по крадущимся к голубям большим соседским котам.
Дробь котов не пробивала, но видимо им было довольно больно и мявкнув от неожиданности, они прыгали с крыши и на незначительное время забывали думать о моих любимцах. Кошки были первыми врагами всех голубятников, уж очень много было съедено ими птенцов не только у меня, такая вот натура этих домашних хищников. Особенно враждовали мы с большим серым котом нашей соседки Мариши, уж больно хитрым и коварным он был и не раз наносил нашей голубятне значительный урон.
Он следил за нами постоянно, а мы за ним. А увидев, что он лежит на излюбленном месте на лавке во дворе соседки, быстро открывалась форточка, и один из братьев прицельно стрелял по коту. Тот резко прыгал, громко крича, иногда пугая соседку так, что она вскрикивала, проклиная нечистую силу и долго крестилась. Хлопка выстрела из комнаты ей не было слышно, а тем более нашего смеха, до слез давившего нас после увиденного спектакля. Сейчас становится стыдно, вспоминая эти» шалости», за которые в настоящее время могут привлечь к ответственности за нарушение закона о защите животных, но тогда для нас был один уличный закон – закон защиты голубей.
Однажды осенью, когда началась уборка зерновых, сосед Гельмут, работающий на комбайне, рассказал, что за «Белым Камнем» неоднократно поднимал большую стаю косачей. «Белым Камнем» называлась гора, расположенная где-то километров за десять от Шемонаихи, где мы и жили в те годы. В этой горе добывали белый известняк, который после обжига превращался в известь.
Братья загорелись от такого известия и стали собираться на охоту. У нас в то время дома отец держал одноствольное ружьё «Тулку», братья из которого часто стреляли по мишеням. Решили ехать ранним утром на охоту, а весь вечер заряжали латунные патроны, засыпали туда дымный порох меркой и дробь, накатанную между двух сковородок из кусочков нарубленного свинца.
Я вертелся возле них, во все глаза рассматривая весь процесс заряжания патронов, мешая иногда им, за что заслуженно получал лёгкие «подзатыльники» и скулил. Скулил не от боли, а от обиды, что меня исключают из этого процесса подготовки, который иногда слаще самой охоты. Это я пойму потом, когда повзрослею, каждый раз наслаждаясь подготовкой к очередной охоте.
А тогда, видимо, чтобы отвязаться от меня, они пообещали взять меня с собой на охоту. Никогда не забуду, как я радовался этому, лёжа вечером на кровати, представляя краснобровых тетеревов, к которым мы будем подкрадываться и стрелять по ним. Тетеревов – косачей я видел на картине, которую брат Володя нарисовал масляными красками на холсте, и она висела над моей кроватью. На ней были изображены синебокие петухи с красными бровями, дерущиеся на току из-за невзрачной серой самочки, которая находилась в сторонке и как-бы не замечала этого поединка.
Я не мог заснуть, представляя все новые и новые картины охоты, которые откуда-то появлялись в моей голове, хотя ни разу не был на охоте. Видимо рассказы самого старшего брата Михаила,