Три пути воды. Дана Бурцева

и сейчас спрыгнут с холстов, чтобы схватить его. Но зачем? Он ничего им не сделал. Волна паники отступила, страх немного разжал хватку.

      Дима остановился и опёр руки на колени, весь в поту, дрожа и пытаясь отдышаться. От усталости он встал на четвереньки и уткнулся лбом в холодный пол. Света и блеска вокруг как будто бы стало меньше. В отражении лакированного паркета он смутно различил очертания своего лица. Длинный уродливый шрам рассекал это лицо от виска до челюсти. Но никакого шрама у Димы не было.

      Лицо внезапно подняло брови и растянуло улыбку в искажённом отражении. Диман застыл и перестал дышать. Лицо расплывалось, теряло контуры, но шрам и натянутая неподвижная улыбка оставались чёткими. Дима смотрел не моргая и глаза снова заслезились, тогда линии рассыпались, постепенно уплывая в паркетную щель, пока в неё не забилось всё лицо. Этот сгусток отражения, словно гонимый невидимой силой, начал утекать и, быстро меняя направление, свернул по коридору налево и шмыгнул под дверь.

      Диман почувствовал, как его тело вскочило, будто его резко подняли на ноги, но он тут же пошатнулся и схватился за шкаф. Рядом стояли картонные коробки, которые развалились от времени и от количества хлама в них. Сквозь разорванные углы выглядывали рукав зимней куртки и плафон лампы. Дима огляделся – блеска и света больше не было, как и картин, как и лакированного паркета, а сам он стоял у антресоли, в коридоре по обе стороны забитом пакетами, коробками, вёдрами, стульями и ещё чёрт знает чем. Он начал постепенно узнавать окружение, а потом окончательно вспомнил. Это бывшая коммунальная, а теперь его собственная квартира на Мойке. Точнее квартира деда, но ведь наследник! И сегодня праздник, Дима знал это точно, он готовился к нему, ждал. Пил целую неделю – разогревался.

      Шаркающей походкой Дима подошёл к двери под которой скрылось отражение его лица. Он не помнил, что за комната могла там оказаться. Нервно сглотнул и понял, что очень хочет пить. Вытер тыльной стороной ладони губы. Сухие. Вытер ладонью лоб. Потный. Если он пил здесь неделю, то где-то должен был остаться портвейн. Может водка, ещё лучше бы спирт, но их он скорее всего вылизал до капли.

      Сначала Диман решил найти кухню, а уже потом думать о произошедшем. Его мутило и шатало. Без крепкой поддержки делать нечего, при одной мысли о том, чтобы коснуться медной ручки двери, Диму охватывал ужас и необъяснимая тоска, а руки начинали трястись так, что ему приходилось держать себя за запястья.

      Он отвернулся и волоча ноги перешёл к двери напротив, которая тоже находилась в небольшом закутке. Здесь никакой ручки не было и Дима осторожно толкнул дверь. В глаза ему ударил тусклый дневной свет, а вид из окна упирался в стену соседнего дома. Серая комната с потёртым паркетом была поразительно пуста, не скопилось даже пыли в углах. Дима может многое не помнил, но он был уверен, что пустых комнат в квартире деда не было. Каждая завалена каким-нибудь хламом, который оставался от предыдущих жильцов, а дед тот ещё коллекционер бесполезных вещей, да и сам Диман помогал, притаскивая ему… Мотор от мотоцикла? Он попытался ухватиться за это воспоминание, но оно утекло. Зачем он мог тащить сюда целый мотор? Это же очень неудобно, этаж… А какой этаж? На каком этаже квартира деда?

      Внезапно Диму начала бить крупная дрожь и стало тяжелее дышать. Он в панике опустился на пол и забился головой в угол возле двери, свернувшись. Он не понимал, что с ним происходит и не мог пошевелиться. Эхом по комнате ходил стук зубов Димана, как будто от холода, но ему было жарко до потных подмышек. Шея покрылась крупными каплями. Он закрыл глаза. Этот стук пугал его ещё больше, но он не мог заставить себя перестать. Эхо как будто становилось громче, стук быстрее. Дима не мог отделаться от мысли, что его зубы лопнут. Они лопнут и дрожь не закончится. Они лопнут и осколки поранят горло. Они лопнут и ты не сможешь пить. В каждой комнате был хлам. Но сколько было комнат? Они лопнут, лопнут, лопнут. На каком этаже? Нет, перестань об этом думать.

      В конце остался только страх, когда всё закончилось. Диман сел прислонившись к стене и вытер мокрые от слёз щёки, закрыл лицо руками и попытался отдышаться. Комната погружалась в сумерки, а стена соседнего дома как будто подбиралась всё ближе, окончательно заслоняя и так очень тонкую полоску неба в окне.

      Неизвестно сколько времени Дима провёл в лихорадке и как долго он просидел на полу. Воспоминания о разных предметах и событиях сыпались как кусочки мозаики, которые никак не могли подходить друг к другу, возникали образами и пропадали, тонули в Ош-Бель-Ха его памяти. Коробка с нэцукэ, такими маленькими пузатыми статуэтками, они приятно гремят, когда Дима несёт их в квартиру. Пахнет деревом и картоном. Дед в странном халате с погонами встречает его сразу за дверью и заговорщически подмигивает, забирая коробку. Дима остаётся в прихожей, а дед уходит по бесконечному коридору, стены которого увешаны картинами с золотыми рамками…