Шпилев А Г Лютослав 01 Рождение мстителя.Глава 22. Андрей Геннадьевич Шпилев

астухи и охотники. Богатеющие на поставках в Даждьград мяса и молока, сала, шкур и лесной дичины, местные жители жертвовали Велесу богатые дары, моля его и впредь не оставлять их своими милостями. В своем благоденствие они справедливо видели и заслугу старого Славуна, который правильными обрядами и подходящими молитвами умел склонить Велеса к исполнению их просьб. Зримое расположение Велеса принесло старому Славуну всеобщие любовь и уважение, а слава о нем вышла далеко за пределы родной общины-верви. Поэтому не удивительно, что за помощью и советом на усадьбу старого волхва приходили не только его сородичи-градичи, но и скотоводы и звероловы из других родов десничей. Однако те кто искал милости у благого Велеса, как у Властелина Верных Душ, обходили мудрого Славомысла стороной. Ведь всем было ведомо, что Велес запретил служившим ему волхвам-мужчинам взаимодействовать с миром Нави и живущими в нем призраками. Все связанное с переходом созданных Сварогом земных существ от жизни к смерти и вознесением душ людей в Страну Мертвых было уделом Вестниц Смерти. Одетые в черные наряды жрицы Велеса служили ему на расположенных около родовых погостов святилищах. Словно принимающие новорожденного повитухи, они помогали душе умершего благополучно преодолеть переход из мира Яви в мир Нави. Пользуясь полученными от Велеса знаниями, Вестницы Смерти обеспечивали возносящейся душе благосклонность указывающих путь призрачных проводников-хранителей, делали душу недосягаемой для охотящихся на нее Облачных Демонов и помогали душе в достойном виде предстать перед владыкой Страны Мертвых. При необходимости Вестницы Смерти также боролись со злым чародейством мертвых, помогая уничтожать пользующихся им обитателей Яви и Нави.

      Милана отказалась продолжить семейное служение Велесу, потому что не захотела становиться Вестницей Смерти. Внучка Славуна выбрала для себя другой путь. Она стала служительницей богини-целительницы Лели и, не смотря на свою молодость, уже прославилась, как умелая врачевательница. Поэтому на усадьбе старого волхва часто появлялись люди ищущие помощи Миланы от изнуряющих их ран или болезней.

      Таким же страждущим местные жители считали и вятича Кукшу. Любопытным дед с внучкой рассказывали, что он пошел наперекор решению князя и веча, был изгнан, преодолел множество лишений и получил опасную рану от лихих людей. Пожалевшие человека божественные близнецы-целители Лель и Леля указали ему дорогу к усадьбе Славуна. Явившись на хутор, истощенный изгой, прикоснулся к домашнему очагу и попросил у горящего в нем огня приюта и защиты. Такая просьба была священной. Хозяева усадьбы приняли и выходили изгоя, спасенный же, в знак признательности, решил отблагодарить их своим трудом. Целыми днями, новый обитатель хутора возился по хозяйству. В преддверии зимы, подсыпал крышу землянки, подмазал глиной, потрескавшиеся стены хозяйственных построек, выкопал большую житную яму для зерна, обновил мостки, на протекающем поблизости ручейке и укрепил шатающийся плетень. А еще рубил дрова, убирал навоз в хлеву, кормил и чистилскотину, чинил утварь и ремонтировал инструменты. Кукша даже сумел подружиться с охраняющим дом и подворье добрым духом. Для этого изгой положил в кормушку-ясли, перевитый бусами пучок разноцветных шелковых ленточек и большой ломоть обильно посыпанного солью пшеничного хлеба. Затем встал в дверях хлева, почтительно поклонился до земли в сторону яслей и негромко произнес особый заговор:

      – Господин домовой,

      Хозяин усадебный,

      Соседушко-доброхотушко!

      Я тебя дарю-благодарю!

      Скотину прими, попой, накорми.

      Вероятно, домовому очень понравилось сделанное Кукшей подношение и его уважительное отношение. Уже на следующий день он явился изгою в облике большого ужа, дал немного полюбоваться собой, а затем величественно скользнул в зияющую под углом клети нору. С этого времени Кукша каждое утро ставил возле этой норы мисочку с теплым парным молоком. Благодарный же домовой старательно следил за тем чтобы скотина не болела и была сытой, а еще перестал озорничать над лошадью гоняя ее по ночам или спутывая гриву.