На картине между двумя обширными лугами, простирающимися за горизонт, покрытыми высокой темно зелёной травой, пролегала узкая извилистая тропинка жёлтого цвета, похожая на цвет зрелой пшеницы. Вдали виднелась неширокая речка, тропинка упиралась в деревянный мост через неё в том месте, где речка была наиболее узка. Дальше тропинка поворачивала круто налево и вела к заброшенному одноэтажному деревянному дому, а направо от моста, вдали, виднелся угрюмый, чёрный и дремучий лес.
От длительного всматривания в содержание картины, которое все более становилось мне до боли знакомым, моё сознание постепенно отделилось от реальности, пространство начало увеличиваться и расширяться в объёме. Высокая трава и узкая тропинка стали приближаться ко мне, становясь осязаемой частью неведомого для меня окружающего мира, и я, совершенно свободно и легко, оказался внутри таинственной картины.
Было тепло и удивительно тихо, лёгкий ветерок гнал низкие дымчатые облака на север, а я осознал себя стоящим на тропинке, исполненным желания дойти до её конца и осмотреть заброшенный дом, который, одновременно, и манил к себе и, в тоже время, отталкивал меня. По тропинке идти было легко, лишь острые камни, которыми она была вымощена, мешали мне идти беззаботно, приходилось выбирать ровное место, куда можно было без опасения поставить ногу.
Через мост мне пришлось пробираться очень осторожно, в настиле моста местами отсутствовали отдельные элементы, перильное ограждение было ненадёжным и использовать его для удержания равновесия было невозможно. Иногда казалось, что мне не удастся добраться до противоположного берега, и в какой-то момент я чуть не упал в тёмную зеленоватую воду, которая пугала меня своей глубиной и неизвестностью.
Все-таки благополучно перейдя обветшалый мост, я без раздумий повернул налево по тропинке и направился к дому. Мои руки касались влажной высокой шелковистой травы, дорога была длинной, а дом, на подходе к нему, выглядел мрачно и угрожающе.
Чем ближе я приближался к дому, тем трава становилась все ниже и ниже, через неё стали проглядывать сначала редкие, а потом все более густые заросли одуванчиков, а совсем близко к дому я обнаружил, что вокруг него простирается целое море одуванчиков и казалось, что дом утопает в этом жёлтом половодье.
Я в нерешительности остановился и не осмелился сразу идти по этим солнечным цветам, а сначала, на близком расстоянии, внимательно осмотрел дом, который уже не производил на меня такого зловещего впечатления, как прежде.
Снаружи дом был обшит строганным тёсом с неровной калёвкой, линии его фасадов были заметно искривлены. Ступени крыльца были ещё надёжными, но значительно отклонились в сторону от дома, по внешнему виду деревянному дому было не менее шестидесяти пяти лет. Я долго стоял перед ним в нерешительности, обдумывая, стоит ли мне входить внутрь или оставить это намерение.
Любопытства от предстоящего осмотра дома уже не было, как и не было боязни увидеть что-либо неприятное для меня, не было затаённого чувства восстановить по каким-то признакам воспоминания о чём-то, глубоко спрятанном в моем сознании. В конце концов я решил просто осмотреть дом совершенно отстранённо, не пытаясь найти ни в предметах, находящихся в нем, ни в сохранившейся обстановке, какой-то потаённый смысл или намёк на нечто важное, но уже забытое мною.
II
Поднявшись по ступеням крыльца, я вошёл в длинные полутёмные сени, небольшое окошко которых не могло в должной мере осветить их пространство и поэтому мне приходилось медленно идти по прогибающимся доскам пола, держась рукой за почерневшие бревна сруба. В конце сеней, повернув налево, я увидел широкую дверь, найдя рукой железную скобу, открыл ее, и оказался в небольшой комнате с узким деревенским окном.
Бревенчатые стены комнаты были темными, без следов какой-либо оклейки обоями или бумажными коврами, полы были выполнены из широких некрашеных досок, над потолком висела осветительная семилинейная керосиновая лампа. Мебели в комнате практически не было: у одной стены стояла широкая деревянная лавка, вдоль другой – железная панцирная кровать с матрацем, набитым соломой и украшенная кружевным подзором.
В дальнем углу комнаты лежали детские игрушки: гармонь с разорванными мехами, лошадиная качалка и резиновый петух с пищалкой. Моё внимание привлекла детская гармонь и, глядя на неё, я вспомнил себя трёхлетним ребёнком, который сидел на некрашеном полу и пытался играть на этом красивом и разрисованном всеми цветами радуги инструменте. Беспорядочно нажимая на кнопки, я очень сильно растягивал меха, и они, в месте соединения с панелью, почти сразу сильно порвались. Я испугался, и мне было очень жаль, что гармонь после этого утратила герметичность и перестала издавать мелодичные звуки.
Я вышел из дома и медленно пошёл по скошенному лугу до самой его границы, где трава была ещё не скошена, и там сорвал большой лист лопуха. Этим листом я тщетно пытался заткнуть образовавшуюся прореху в мехах, надеясь,