Я могу поведать о тайнах – ровесниках неба. С каждым веком о них говорят все тише и тише. Я могу рассказать о краях, где никто еще не был. Но подумай сперва, ты готов ли о них услышать?
Тихим ручьем льются речи медовые,
Жарко покои натоплены светлые,
Заперты двери замками пудовыми,
Что ж, несмышленая, снова ты сетуешь?
Что же ты мечешься пойманной птицею?
Что же все рвешься к запретному берегу?
Видишь, как скалится полночь лисицею?
Слышишь, как воет за стенами терема?
Ты образумься. В светелке натопленной
Сладко мечтать. А во тьме за околицей
Боль вековая старухою сгорбленной
Следом идет и то ль плачет, то ль молится.
Глава 1
Огонь жадно лижет ветки, стелется по траве, подбираясь к стенам деревянного города. Намертво привязанный к стволу ребенок с ужасом смотрит на отблески пламени. Ему жарко, ему страшно. Ледяной ветер налетает на маленькое тело, остужая кожу, а потом с неба обрушивается стена воды. И все это – и огонь, и ветер, и ливень – дело рук людей. Вот только людей ли?
Снова, в который уже раз за время своего пребывания в этом мире, я рывком села на постели, чувствуя, что сердце колотится в горле. Мир вокруг немилосердно качался, а в ушах шумело. Несколько секунд ушло на то, чтобы вспомнить: мы с Добронегой и Златой приехали в Каменицу, и здесь безопасно. Наверное.
Мой разум все еще не мог отпустить чудовищный сон, в котором старейшина Савойского монастыря едва не сжег заживо ребенка, да и всю Каменицу в придачу, только для того, чтобы вынудить Альгидраса поступить так, как нужно ему.
Я нашарила на стоявшем рядом сундуке лампу и некоторое время пыталась ее зажечь. Наконец мне это удалось, и комната озарилась желтоватым светом. Постель Добронеги была пуста. Куда она могла уйти ночью? Выбравшись из-под влажного одеяла и потрогав холодную простынь на соседней кровати, я убедилась, что мать Радима ушла давно. Я вытащила из сундука свежую ночную рубашку и ополоснулась прохладной водой из таза, пролив часть ее на пол, потому что руки нещадно тряслись. Пришлось протирать пол, и, пока я это делала, наконец осознала, что шум в ушах не что иное, как ливень за окном. Стоило мне приоткрыть ставни, как в комнату тут же ворвался не по-летнему ледяной ветер, а косые струи дождя замочили подоконник. Захлопнув ставни, я порадовалась тому, что здесь не свечи, а масляные фонари – сидеть в темноте после увиденного во сне не хотелось совершенно.
Опустившись на сундук, я зябко поежилась от прохлады и поняла, что дальше делать вид, будто ничего не произошло, просто невозможно.
С тех пор как меня подобрали в море и воевода Свири признал меня своей пропавшей сестрой, я только и делала, что играла в прятки: с собой, с семьей Всемилы, с Альгидрасом, с княжичем. Но сейчас реальность обступила со всех сторон. Я в Каменице, рядом нет Радима, Добронега ведет себя так, будто я сделала что-то плохое, княжич молчит о свадьбе, чем выбивает из равновесия еще сильнее, Альгидрас просто молчит либо отвечает на вопросы так, что лучше б уж молчал. Меня убивает эта их Святыня, вытягивая силы по капле; а вчера в столице нежданно-негаданно объявился старейшина Савойского монастыря, и встреча с ним ознаменовалась тем, что я едва не умерла, когда меня накрыло чужой яростной Силой. И в довершение ко всему этот то ли сон, то ли явь, в котором Альгидрасу были подвластны стихии. Сил на то, чтобы делать вид, будто все в порядке, у меня попросту не осталось.
Зажмурившись, я вызывала в памяти образ хванца. Того, которого я знала до разрыва побратимства с воеводой и поездки в Каменицу. И вот тот Альгидрас, улыбавшийся Злате, забавно морщивший нос на мои замечания, споривший с Радимом, совершенно не походил на Альгидраса из сегодняшнего сна. Было страшно развивать эту мысль, но и не думать об этом я не могла. Я ведь уже видела, каким он может быть: во дворе Добронеги, когда в его облике проявилось вдруг что-то нечеловеческое; в походе, когда он разжег огонь из сырых веток и тоже выглядел так, что меня накрывало непонятной тревогой… Почему бы и сегодняшнему сну не быть реальностью?
Встав с сундука, я прошлась по комнате. Два шага до кровати Добронеги, поворот, четыре шага до моей… Я с силой сжала виски и вдруг поймала себя на мысли, что головокружение и слабость, преследовавшие меня в Свири, больше не возвращаются. Неужели Святыня передумала?
Завершив блуждание по комнате, я рухнула на остывшую постель, с досадой признавая, что никаких выводов, кроме очевидной волшебности Алвара и Альгидраса, я сделать не могу. Прав был чертов мальчишка. Аналитик из меня никудышный. А может, я все придумала? Может, нет никакого волшебства? Может, это был просто сон? А вчера на торгах мне просто стало плохо? И Алвар был совершенно ни при чем. А Альгидрасу поплохело