Канат над пропастью. Кирилл Сметанин

ень трудно ухватиться за саму его суть, ведь оно всеобъемлюще. Описать его также трудно, как и пространство или время. Данные примеры можно описать с точки зрения физики или философии, вот только не получится охватить их в полной мере. Как будто пытаешься вычерпать океан кружкой. Вроде бы и получается, а с должным терпением и достаточным количеством времени это возможно, но само действо бессмысленно. Окружающие люди будут смотреть на тебя, как на дурака и бездельника (что недалеко от истины), а потому остаётся только надеяться, что найдутся такие же, как и ты глупцы, которые продолжат дело даже после твоей смерти.

      Как вы успели прекрасно понять, я и есть тот самый идиот, что пытается заглянуть в небольшую щёлочку двери, скрывающей за собой истину человеческой души, саму её суть. Даже не знаю с чего начать…

      Я прикован к больничной койке и мне осталось жить считанные часы. Я чувствую, как Она приближается. Сказал бы, что смерть наступает мне на пятки, но сиё высказывание неверно. Ходить то я уже не в состоянии. Хаха. И о чём я только думаю на пороге смерти. Хотя, о чём ещё размышлять в последние минуты жизни одинокому человеку, прикованному к больничной койке.

      Пожалуй, примусь с самого начала.

      Родился я в провинциальном городке в семье среднего достатка. Все вокруг называли меня вундеркиндом. Не знаю, правда ли оно так или это работа моих родителей, внушивших это знакомым, родным, себе и даже мне. В любом случае, они искренне верили в то, что говорили, верили в меня. Каждый день они только и делали, что грезили о том, как я стану великим человеком: учёным, инженером, писателем. В общем, деятелем ума.

      Каждый день рождения не обходился без попыток матери привить мне любовь к музыке, живописи, съёмке. Она каждый год откладывала деньги, чтобы купить, соответственно, кларнет с гитарой, краски с холстом или хороший фотоаппарат. Но ничего из этого не вызывало у меня интереса, в отличие от подарков, вручаемых отцом. Он пошёл другим путём, периодически покупая мне энциклопедии. Их содержание разнилось от простых детских про динозавров и космос, до книг по электрике и славянской культуре. Вскоре к нему присоединилась и мать, даря мне уже художественные книги. Всё это я не читал, а, как бы правильнее выразиться, поглощал, подобно ненасытному зверю.

      Подаренных книг хватало ненадолго, а потому я шёл в школьную библиотеку за всё новыми и новыми. Опять же, содержание их разнилось. Моё воображение будоражила любая прочитанная книга. Словами не описать эту отягощающую любознательность. Приходя домой после школы, я сразу принимался к чтению, а после обсуждал с родителями проштудированные книги. По началу они бурно поддерживали диалог, объясняли содержание той литературы, которую я, в силу возраста, не мог понять в полной мере, попеременно с тем, говоря: «Сёма, какой ты у нас умный мальчик!».

      Но в один день произошло то, что пошатнуло рамки моего наивного, детского взгляда на мир. Накануне я прочитал крайне занятную книгу по биологии, и, так как, в то время родители были очень заняты на работе, а потому не могли обсудить её вместе со мной, в качестве слушателей, я выбрал своих одноклассников. Их реакция меня, мягко сказать, огорчила. Безразличие, полное непонимание темы, а что ещё хуже – нежелание понимать, вникать в суть. Они быстро переключились на свои темы, в которых уже я не видел того, что видят они. У них была своя суть, совершенно мне непонятная.

      После этого я бросил все попытки наладить с ними контакт, ведь это была последняя соломинка, удерживающая меня на плоту социализации. Я пытался (и при том, не раз) проникнуться интересами сверстников. Смотрел те же сериалы, мультфильмы и кино, что они, слушал ту же музыку, но… Все эти, как их сейчас стало модно называть, медиа в сути ничего из себя не представляли. Всего лишь красивая обёртка, не имеющая за красочным, наполированным до блеска фасадом ни единой мысли, этой так любимой мной попытки докопаться до сути. Если сказать проще, то мне было скучно. Скучнее, чем даже сейчас, пребывая в ожидании смерти без единой книжки или человека рядом. Обсуждать увиденное и услышанное имело ещё меньше смысла, ведь говорить то было и не о чем.