Впрочем, когда человек три года видит одни и те же лица, когда вся его жилая площадь ограничена жестким прямоугольником койки в бараке, когда любое твое передвижение на самое ничтожное расстояние контролируется бдительным оком охранников с автоматами в руках, о чем еще можно думать. Прошлые события, которые занимали меня большую часть срока моего заключения, внезапно отошли в сторону, сделались незначительными. Передо мной растирался безбрежный океан будущего, но вот каким оно будет, я, несмотря на все свои мыслительные усилия, не представлял. В одном я был уверен: к старому пути нет, все что было в той прежней жизни, навсегда умерло. И если я хочу дышать полной грудью и чистым воздухом, надо начинать все заново. А жить мне хотелось просто зверски, желаний накопилось столько, что я даже не знал, с какого начинать их исполнение, когда я окажусь на воле.
Ночью, укрытый от всех не только одеялом, но главным образом густым покрывалом темноты, я представлял эти заманчивые картины новой жизни, из которой меня насильственно вырвали на столь длительный срок.
Но теперь, когда он подходил к концу, я собирался в полной мере компенсировать понесенные потери. Нет, больше вы ничем меня не заманите, все ваши речи – обман и мне абсолютно все равно, что вы говорите, к чему призываете, что обещаете. Я вам не верю, отныне я никому не верю это мой девиз, который я написал бы на своем фамильном гербе, будь он у меня. Мне глубоко наплевать на всех, на весь этот гнусный, как комариное облако, мир. Отныне я хочу заниматься одним: своей драгоценной персоной, удовлетворением ее желаний, всего того, чего она была лишена не по своей воле. Таковы были мои настроения и планы перед выходом на свободу.
И вот этот сверхдолгожданный миг наступил, я получил все документы, справку, что отныне я не заключенный, а равноправный гражданин своей страны, что я расплатился с ней полностью за свои действительные или мнимые грехи – и теперь могу делать все, что хочу, не давая никому отчета, не спрашивая ежеминутно разрешения. Я шагнул за границу, отделяющую царство свободу от царства рабства, и его вороты закрылись у меня за спиной. Я набрал полную грудь воздуха, сладкого, как нектар, воздуха свободной жизни.
И все же это была еще не в полной мере свобода, это было лишь предисловием к ней. Я почувствую ее по-настоящему тогда, когда вновь вернусь туда, откуда меня насильственно изгнали.
Я в последний раз взглянул на затворенные в зону двери и подумал о том, что не исключено, что точно так они выглядят и в аду. По крайней мере для меня это сравнение останется правомерным на все оставшиеся мне годы. Ну а сейчас скорее прочь отсюда, туда, где протекает совсем иная, не похожая на эту трехгодичную жизнь.
Я отправился на вокзал. На этой, затерянной на огромных таежных просторах станции, пассажирские составы останавливались неохотно и нечасто. Я купил билет, и у меня оставалось много свободного до прихода моего поезда времени. Но ожидание посадки меня совсем не тяготило, само словосочетание «свободное время» ласкало мой слух, подобно мелодии великого композитора. Я был готов сидеть в грязном заплеванном зале ожидания многие часы, ибо весь этот срок я находился на свободе.
Но просидел в зале ожидания я недолго, так как решил направиться в буфет. Его ассортимент не слишком радовал глаза своим разнообразием, но это обстоятельство меня беспокоило меньше всего. То, что я мог что-то выбрать по своему желанию, компенсировало всю скудость самого выбора.
Деньги у меня были. Поэтому я купил бутылку водки и два больших холодных куриных окорока. В палитре их расцветки было чересчур много синевы – они явно не были избалованы вниманием покупателей. Но я решил не обращать на такие мелочи внимания. По сравнению с той баландой, которой нас кормили, это почти как резина жесткое куриное мясо можно было смело воспринимать в качестве изысканного деликатеса.
Я налил полный стакан водки; впрочем, за мое освобождение можно было выпить и гораздо больше. Внезапно я поймал чей-то умоляющий взгляд. Я посмотрел прямо перед собой и увидел не то бомжа, не то просто алкоголика. Грязные брюки с рубашкой на выпуск, заросли щетины на физиономии не вызывали больших сложностей с определением его социального статуса. Как не вызывало сомнений, что больше всего на свете ему хотелось сейчас выпить. Глаза мужчины, словно прожекторы, ярко горели от захватившего его всего желания. Я бы не удивился, если бы за несколько глотков он готов был бы отдать всю свою никчемную жизнь. Но жизнь этого опустившегося человека была мне ни к чему. Поэтому я решил угостить его бескорыстно.
– Возьми у буфетчицы второй стакан, – бросил я ему.
Тот помчался к барной стойке с третьей космической скоростью. Не прошло и пяти секунд как он уже стоял рядом и смотрел на меня с надеждой и одновременно со страхом, боясь, что я передумаю или что мое предложение окажется не более чем шуткой.
– Подставляй посудину, – предложил я.
Так же стремительно он пододвинул ко мне стакан, в который я перелил из бутылки прозрачную,