Я закашлялась, отплевываясь от грязи.
– Вот же сучка, вздумала утопиться в такой день! – донесся издалека возмущенный женский голос. – Йен, дышит эта тварь?
– Куда она денется! – прохрипел тот, кто все еще держал меня за скальп.
Больно, аж слезы из глаз, но зато жива!
Только вот…
Где я вообще?
Последнее, что помню – диван, кошку Рябу и острую боль в груди.
Вопрос на миллион: как я оказалась в бурной горной реке?
Да еще язык… чуждый, отрывистый и в то же время певучий. Ощущается родным, но точно не русский. Бред ведь! Так не бывает…
Новый рывок за волосы привел меня в чувство окончательно. Я затрепыхалась, пытаясь избавиться от захвата, за что тут же получила по лицу.
Ударил «спаситель» не глядя, куда получилось.
Попал по губе, что моментально треснула и закровила. Металлический вкус заполнил рот, смешиваясь с ледяной водой и землей.
Слишком уж реально для галлюцинации в коме. Похоже, все происходит на самом деле. А значит, надо выбраться на землю, оглядеться и быстренько решить, что делать.
И не сопротивляться. Сил у меня отчего-то немного. Вряд ли справлюсь с держащим меня мужчиной.
Непривычное ощущение, если честно. Будто бы тело… не мое. Слабое, вялое, тощее. Ноги коснулись дна и сразу же подогнулись. Если бы не жесткая ладонь, стиснувшая руку повыше локтя и буквально выволокшая на берег, меня бы снова унесло течением.
Пожалуй, не буду мстить за удар. Все-таки жизнь спас, молодец мужик.
Меня уронили кулем на камни и предоставили самой дальше приходить в себя. Спаситель отступил в сторону, и я наконец получила возможность оглядеться.
Лучше бы не оглядывалась!
Крутой скалистый берег возвышался над узкой бурной речкой. Край порос колючим кустарником, на его голых ветках пробивались первые листочки и мелкие белые цветы.
Мужчина, названный Йеном, был немолод. Но и не стар. Определить точный возраст я затруднялась, но явно больше сорока. То ли китаец, то ли кореец, с узкими раскосыми глазами и строгим взглядом из-под ровных, как по линейке нарисованных бровей. Длинные волосы собраны в тугой пучок, из которого торчат металлические палочки.
Одежда меня добила.
Поношенная, сероватая, мокрая по пояс и оттого еще более невзрачная, с неровными стежками на швах и многочисленными заплатками другого оттенка. Средневековая беднота во плоти.
На фоне Йена подошедшая к нему женщина смотрелась настоящей куколкой. Тоненькая, изящная, замотанная с ног до головы в струящуюся шелковую ткань с узором, а сложная прическа украшена живыми цветами.
Только присмотревшись, я поняла, что роскошен лишь верхний слой одеяния. Под ним – та же застиранная убогость.
Убедившись, что я не собираюсь снова прыгать в реку, мужчина подобрал с земли халат и нацепил его, преобразившись. Заплаты скрылись под атласом с изысканной абстрактной вышивкой. Похоже, оба облачились в лучшее, что у них было.
Пока я оглядывалась и приходила в себя, на берегу появилось новое действующее лицо.
Мальчишка лет двенадцати с нечленораздельным воплем налетел на меня и повалил на спину.
– Ронни, ты меня жутко напугала! Совсем дурная – в воду прыгать? Она же холодная и мокрая, брр! – затараторил он, не торопясь слезать.
Я обняла его прежде, чем осознала движение, и осторожно сняла с себя.
– Заболеешь, Гунни. Я вся мокрая, – заботливо прохрипела и поняла сразу три вещи.
Во-первых, это мой обожаемый младший брат.
Во-вторых, память тела никуда не делась, сидит где-то в подсознании и вылезает, когда я отвлекаюсь, срабатывая на автопилоте.
И в-третьих, я попала.
Это не мое тело, не моя жизнь и не мой мир.
Тощие ручонки, с трудом удерживавшие мальчишку, никак не могли принадлежать вышедшему на пенсию спортсмену со стажем. Слишком худые, слишком изящные и слишком молодые. Мне-то хорошо за пятьдесят, несмотря на регулярные физические нагрузки и правильное питание, вены уже заметны, да и кожа не та.
– Вставай, переоденешься! – подросток потянул меня за рукав, и я обратила внимание на одежду.
Ее залатать никто не удосужился, и сквозь прорехи то тут, то там виднелась нижняя рубашка. Босые оцарапанные ноги с огрубевшими ступнями довершали картину.
Все прилипло к телу, с меня текли ручьи, в носу свербела зарождающаяся простуда.
Ну, по крайней мере могу сказать с уверенностью, что теперь я чистая.
– Не во что ей переодеться! – буркнула дамочка. – И так дали самое лучшее. Сама виновата, потеряла халат в реке.
Матушка. Это моя мать. И Гуна, и еще троих детей. Их осунувшиеся личики всплыли перед внутренним взором и пропали снова, растворились в царящем в сознании тумане.
Наверное, я все-таки