Печаль и злость – беспомощная, хотя и справедливая злость – закипали в Алексее. Так всегда. Эта – как все. По-че-му?! Почему они не обращают внимания на него? Значит, он никуда не годится? Да, конечно, лицо у него, наверное, подкачало… И очки. Ну и что, что очки? Некоторые даже любят, когда мужчина в очках. И все-таки… Но ведь он не просто токарь, он студент-заочник! Ну вот, и это ничего не значит. У него нескладная фигура. Длинный, сутулый какой-то. Мать так часто говорила: не горбись! А он горбился. И еще слишком длинные ноги.
Да, совсем по-другому она взглянула на черноволосого спортивного парня, вошедшего на следующей остановке. На него нельзя было не взглянуть. Энергичный, подтянутый. В водолазке и фирменных джинсах. В глазах ее сверкнули искры неподдельного интереса. А парень лишь мельком посмотрел на нее и, развернув газету, погрузился в чтение. И за две-три минуты – до следующей остановки – она шесть раз посматривала на парня, которому это было до лампочки. Алексей посчитал. А на него, Алешу, не взглянула ни разу.
Парень вышел. На следующей выходить Алеше. Она покинула свое место у стенки и тоже протиснулась к дверям, оказавшись чуть впереди студента-заочника. Ее плечо и шея в вырезе блузки, и завитки волос над розовым ухом, казалось, излучали насмешку. А может быть, даже презрение к нему. Беспомощный, нескладный, смотрел на нее Алексей. Она почти касалась его плечом, и он ощущал ее тепло.
Чего бы он только ни отдал, чтобы познакомиться с ней! Даже секцию бокса, в которую вчера записался наконец, хотя это так много стоило. И первый разряд по самбо отдал бы. Если бы, конечно, он у него был.
Сейчас они выйдут из вагона, и она растворится в толпе. Навсегда. Девушка из сна. Из сна наяву. Он больше никогда ее не увидит. Только будет иногда вспоминать. И фантазировать.
Ресницы длинные. Очень красивая щека – гладкая, смугловатая. Но больше всего будоражит осанка ее. Высоко поднятая голова, развернутые плечи, стройная… Да, бесполезно и думать.
И опять – в этот короткий миг, пока поезд метро замедлял ход перед остановкой, – навалилось вдруг то, чем Алеша жил, отчего мучился все последнее время. Мастер участка сегодня опять грубо разговаривал с ним – в который уж раз! – а он, Алексей, вместо того чтобы ответить достойно, молчал, глядя растерянно на свои дрожащие красные руки, и мастер, унизивший не только его, Алексея, но и себя – в первую очередь себя самого! – не только не понял собственной вины – своей ошибки! – но отошел, еще более утвердившийся в своей якобы правоте – правоте неправедной! – и, кажется, еще более запрезирал Алексея. Опять с этим ящиком! Алексей поставил его справа – как удобнее, как рациональнее! – а он, мастер, нарочно – из принципа, как всегда! – только блеснул глазами: «А ну, помоги!». И Алексей сам, своими руками помог ему передвинуть ящик налево – что ведь вопреки технологии было! так ведь неудобно детали класть! – и ничего не сказал, только ухмыльнулся криво по своему обыкновению. С самого начала они из-за мелочи повздорили. Алексей тогда в чем-то робко ему возразил, и мастер навсегда, как видно, невзлюбил его. И ничего нельзя было сделать.
А самое мучительное было то, что Алексей знал: своим молчанием, своей унылой покорностью он предает не только себя, он предает и мастера, который остается в неведении истинного положения вещей, утверждается в своем превратном представлении о мире. Мире, где якобы есть нормальные, правильно и здраво мыслящие, полноценные люди – как он, мастер! – а есть забитые, темные овечки, как этот Алексей. Алексей не имел ничего против того, чтобы подчиняться – тогда, когда это необходимо для дела! – но подчиняться всегда и во всем, не иметь права слова сказать – это ведь ужасно! Но именно к этому дело шло. Он это хорошо понимал. Но не понимал того мастер. А Алексей не мог ему объяснить.
Поезд метро остановился. Девушка вышла. Вышел и Алексей. Он шагал вслед за ней и любовался ею. Они поднялись на эскалаторе и вышли на солнечную улицу.
Он любовался тем, как она идет, легко неся свою гордую голову, и радуется существованию в этом мире, ей хорошо в нем. И в ней самой как будто бы есть частица солнца, которая освещает тех, с кем она рядом.
Кто она? Студентка? Учится где-нибудь в университете или в педагогическом? Он шел за нею, то теряя, то вновь находя в толпе. Перед тем, как окончательно потерять…
Вот подземный переход, сейчас она войдет в него, скроется под землей, а Алексей потащится своей дорогой, проводив ее взглядом. Он уже вздохнул горестно перед прощанием, перед тем, как она спустится в переход.
Но девушка не захотела спускаться. Она вдруг резко изменила свой путь и подошла к киоску «Союзпечать». И остановилась, разглядывая журналы.
И вздрогнуло, затрепыхалось сердце Алексея. Девушка спокойно стояла у киоска, не торопясь уходить. И застучало в висках у Алексея, и пересохло в горле. Сегодня или никогда! Хотя бы его ждал позор, невыносимый позор отказа. Трудно, немыслимо трудно.
Случалось в его жизни, когда так же вот мучительно было и когда понял он: вот сейчас,