Изъян
1
Красное залитое потом лицо пережевывала мука. Щурясь от света квадратного потолочного светильника и кривясь, Костати стонала и пыталась вытолкнуть из себя шевелящийся комок боли. Родовая кровать трансформировалась в орудие пыток.
– Еще немного, – приободрил Денисов.
– Еще чуть-чуть, – подхватила Пилатова.
Костати обмочилась и выругалась. Врача и акушерку заволокло туманом…
– Ну, вот и все. – Прояснился Денисов.
– Мальчишка хоть куда. – Вышла из тумана Пилатова.
Младенец молчал. В животе у него урчало и булькало.
– Прочь, асфиксия. – Денисов перевернул младенца вниз головой, ущипнул за пятку и шлепнул по ягодицам.
Содрогнувшись, мокрый сморщенный младенец открыл и закрыл рот, и прогремел кишечником, как иерихонской трубой. Оконное стекло звонко осыпалось на пол. У Денисова поседели и вздыбились волосы. Пилатову отшвырнуло от кровати и ударило затылком о стену. Из ушей потекла кровь.
Пилатова выскочила из палаты и побежала по коридору, бормоча и вздрагивая. Ей дорогу преградили старшая медсестра и охранник.
– Что случилось? – Спросила Рогова.
– Теракт? – Впился глазами в Пилатову Ильин. – Бомба?
– Еще немного, еще чуть-чуть! – Пролепетала бледная дрожащая Пилатова и сорвалась с места.
– Заработалась. – Охранник сочувственно покачал головой вслед убегавшей Пилатовой и обернулся к старшей медсестре: – Так что: вызывать полицию?
2
Глубокой ночью потерявшая терпение Елизавета Николаевна сомнамбулой кружилась по комнате и сильно встряхивала и укачивала Сашу, пытаясь то ли успокоить сына, то ли вытряхнуть из него душу. «Спать хочется», – вспомнился Чехов.
Между тем в соседней комнате вопреки грому в памперсе, а так же фиолетовому плачу и истошному крику пытался заснуть Константин Иванович. Завтра его ждал тяжелый процесс.
Мать легонько провела соской бутылочки по верхней губе ребенка. Саша поморщился и, отстранившись от бутылочки, продолжил надрываться и рыдать.
– Да что с тобой такое? – Встряхнула Сашу Елизавета Николаевна.
Саша судорожно передернулся и выпалил из кишечника. Окно задребезжало.
В комнату с перекошенным красным лицом ворвался Константин Иванович:
– Сколько это будет продолжаться? А? – Губы, щеки и подбородок затряслись.
– Тебя тоже убаюкивать? – Огрызнулась Елизавета Николаевна и с вызовом посмотрела на мужа.
– Дай ему корма. Пусть заткнется, в конце концов.
– Он тебе не лошадь.
Из Саши вырвался очередной взрыв. По батарее застучали. Застонав и схватившись за голову, Константин Иванович выскочил за дверь. Он упал на диван и спрятался под одеяло. На него обрушился крик и плач из другой комнаты. Константин Иванович накрыл голову подушкой.
Крики и рыдания оборвались. Наступила подозрительная тишина, похожая на затишье перед бурей или боем…
Константин Иванович оказался в зале суда. Костати поднялся из-за стола, но вместо проникновенных слов в защиту и оправдание домашнего тирана, за пересоленные щи отправившего свою жену в реанимацию, изо рта Константина Ивановича вырвались звуки кишечника, который подражал реву перфоратора.
Содрогнувшись, Константин Иванович вскочил с дивана и испуганно огляделся. Его всего затрясло. Залихорадило.
Хлопнула входная дверь.
Елизавета Николаевна с оглушительно кричащим Сашей на руках остановилась и с тревогой прислушалась.
Она вышла в коридор:
– Костя!
В дверь позвонили.
«Вернулся!» – Подумала Костати.
Елизавета Николаевна положила Сашу в кроватку и поспешила в прихожую. Костати отперла дверь. Но вместо мужа на площадке стоял и хмурился сосед снизу.
Морщинистый смуглый Дорин слегка дрожащей рукой поправил очки-хамелеоны:
– Я понимаю, ребенок плачет. Но я не понимаю ремонта в три часа ночи.
– Какой еще ремонт? – Вытянулось и побледнело лицо Елизаветы Николаевны.
Комната Саши протяжно и раскатисто зарычала и завыла перфоратором.
– Такой вот. – Покачал головой Дорин с кривой дерганой усмешкой.
Сжав губы и поморщившись, Костати захлопнула и заперла дверь и вернулась к вопящему и хрипящему Саше.
Через час он выдохся, притих и отключился. Затаив дыхание, мать осторожно, словно бомбу, положила Сашу в кроватку. Опрометчиво хлопнула входная дверь. Вернулся Константин Иванович.
Саша вздрогнул и словно бы взорвался… Окно зазвенело, зашелестели шторы, и закачалась люстра.
3
Елизавета